Моя Лола. Записки мать-и-мачехи - стр. 7

– Никто не знает, – отвечаю я, предполагая, что мне не поверят. Большинство людей считает, что причина точно есть, а мы ее утаиваем.

– Как это – «никто не знает»? У нее же дети!

– У вас кто-нибудь из близких покончил с собой? – уточняю я.

Редко кто кивнет. Те, кто сталкивался с самоубийством, вряд ли спросят, почему человек так поступил, – они знают, что на этот вопрос нет ответа.

Лучше всего об этом однажды сказала Лола:

– Представь, Наташа: ты живешь, у тебя есть партнер по жизни – твоя жена, твой друг. Однажды ты приходишь домой, а его нет. Он покончил с собой, и тебе просто некому задать вопросы.

Наверное, это самое тяжелое для родственников – невозможность больше ни о чем спросить ушедшего.

Чаще всего люди пытаются объяснить суицид тяжелыми событиями в жизни человека: «у него был рак», или «у нее погибла дочь», или «он был в долгах». Однако не каждый больной раком или потерявший ребенка накладывает на себя руки. И видимая причина у самоубийства есть далеко не всегда.

В моей семье было два суицида. Когда мне было девять, моя бабушка написала предсмертную записку и отравилась таблетками. Самоубийство Нигины оказалось вторым.

В детстве я совершенно не понимала, как такое могло произойти. Больнее всего была мысль о том, что близкий, родной человек самостоятельно принял решение нас бросить. Бабушку забрала не болезнь, не тюрьма, не несчастный случай – она сама ушла в никуда.

Люди, в семье которых произошел суицид, чувствуют себя одиноко и изолированно. Самоубийство окружено молчанием и стыдом. Родственники погибшего испытывают боль потери, но не чувствуют себя вправе об этом говорить. И каждый хочет знать ответ на вопрос «почему?». Так было и у нас.

Когда нашей с мужем общей дочери Мире исполнилось четыре месяца, мы поехали в Дубай, чтобы там встретиться с его родителями. Естественно, там часто звучало имя Нигины. Эти разговоры вызывали у меня разные эмоции.

С одной стороны, я хваталась за каждую возможность получить о ней хоть какую-то информацию. О том, как они жили с моим мужем, какой была их молодость. Какой была сама Нигина? Как она относилась к детям? Стоило кому-то произнести ее имя, я тут же начинала задавать вопросы. Но ответы не приносили успокоения. Наоборот, я испытывала к ней сильную неприязнь.

Периодически мне становилось плохо до тошноты. Моя семья была когда-то еще чьей-то семьей. Дети, после которых я чищу туалеты и чьи слезы я регулярно вытираю, на самом деле не мои. Я краем своей жизни зацепила их историю, которая тянется из далекого прошлого. Мое участие в ней минимально, и здесь, за этим столом, мне даже нечего рассказать в ответ.