Моя летняя ночь - стр. 13

Подумываю раскрыть себя, но решаю лучше понаблюдать. Когда еще увидишь такую русалку? И вообще, нехрен по ночам голышом купаться. Поправляю член, упирающийся в мокрую ткань плавок, подавляя желание подрочить. У меня не было секса два месяца. Минет в исполнении Золотаревой не в счет. Такому длительному воздержанию я еще не подвергал свое тело. Перебираю в голове знакомых девчонок поселка и не могу понять, кем из них может быть эта русалка. Беззвучно смеюсь, представляя, как завизжит девушка, когда я выпрыгну из кустов, словно какой-нибудь маньяк. Решаю не делать этого. Не стоит пугать местных. А то будут потом выговаривать моим старикам что-нибудь снова про московское воспитание или отсутствие такового. Вот только девушка слишком заманчиво расслабляется, и лежа на спине проплывает несколько метров вниз по течению. Два небольших холмика ее грудей возвышаются над водой. Сглатываю. Черт, я слишком возбудился. Я же взрослый мужик! А не подросток, идущий на зов члена. Я должен уметь контролировать себя!

Русалка медленно, стараясь не дать течению сбить себя, выходит обратно на берег. Несколько минут стоит, подставляя хрупкое, кажущееся прозрачным тело, легкому ветру. Поднимает руки вверх, начиная кружиться вокруг себя. Ночную тишину рассекает ее мелодичный смех. Звук словно окутывает меня. Я не могу оторваться от этого зрелища. Она подпрыгивает, хлопая себе в ладоши, и ее аккуратная грудь покачивается. Я хочу остановить ее, втянув сосок в свой рот, когда она будет сидеть на мне, и я буду врезаться в нее членом, погружаясь на всю длину. Пальцы застывают от желания сжать ее бедра. Я должен узнать, кто она. А ей лучше уйти сейчас, потому что я не железный.

Девушка, разрезая тишину новым порывом смеха, забегает в реку, высоко поднимая ножки, и распинывает ими воду, ловя руками ее брызги. Пытается раскрепоститься? Или она проделывает это каждую ночь? Я хочу наблюдать эту картину как можно дольше. Ее первобытное веселье только распаляет меня. Но вот она умывает лицо водой и снова выходит. Теперь уже не кружится. Поднимает с земли полотенце, медленно впитывая им влагу с кожи, затем наматывает вокруг себя, скрывая от меня великолепное тело, кажущееся в свете луны созданным из влаги. Усаживается на берегу, поднимая голову к небу, и я снова слышу ее голос, мелодично и проникновенно читающий знакомые мне строки:

В час невеселый и веселый

пусть так живу я и пою,

как будто на горе высокой

я перед Волгою стою.

Я буду драться, ошибаться,

не зная жалкого стыда.

Я буду больно ушибаться,

но не расплачусь никогда.