Моя душа темнеет - стр. 54
Ему бы хотелось иметь больше двух вариантов.
– У нас есть приказ отвести ее в южное крыло, – произнес один из янычар. – Можешь пойти с нами, если хочешь.
Раду посмотрел на солдат и одарил их улыбкой такой же лучезарной, как летнее солнышко. Он пошел рядом с ними, спросил, из какого они региона, вовлек их в беседу. Вскоре он уже знал, как их зовут, род их обязанностей и что они собирались съесть в тот день на ужин. Их руки ни разу не шелохнулись в сторону сабель, висевших у них на боку, а их болтовня оставалась легкой и дружелюбной. Раду делал это для того, чтобы они оставались спокойными и не спровоцировали сестру на совершение очередного глупого поступка.
Лада шла за ними и благодарно молчала.
Солдаты велели им дожидаться на позолоченной скамье возле массивных медных дверей. И ушли.
Раду опустился на скамью, облегченно протирая ладонями глаза.
– Если они оставляют нас здесь, значит, ты не умрешь.
– Как ты это делаешь?
– Делаю что?
– Заставляешь людей разговаривать с тобой. Это потому, что ты мальчик?
Раду знал, что она завидовала его способности добиваться расположения людей. Она выглядела резкой, непокорной и коварной. У нее было лицо лисицы, ворующей птицу из курятника. У Раду было личико ангела. Но ему стало больно от того, что она решила, что это трюк, хитрый прием. Любил ли его кто-нибудь по-настоящему, или она была права? Может быть, его лицо и язык лишь одурманивали людей, заставляя поверить в то, что он им нравится?
Раду раздраженно посмотрел на золоченый потолок.
– Люди отвечают на доброту, Лада. Они верят улыбке больше, чем обещанию, что ты заставишь их поперхнуться собственной кровью и умереть.
Лада фыркнула.
– Да, но мое обещание искреннее твоих улыбок.
Конечно, она была права. Прошла целая вечность с тех пор, как он улыбался искренне, а не отчаянно и лживо. Он вздохнул, стараясь не обижаться и не злить сестру.
– Но об этом никто не знает.
– Когда-нибудь об этом узнают, Раду. Когда-нибудь…
Они испуганно вздрогнули, когда дверь за их спинами открылась. В коридор вышел долговязый мужчина в мягкой коричневой одежде, непривычно аскетичной для двора. Даже его тюрбан выглядел скорее удобным, нежели нарядным. Он посмотрел на них пронзительным взглядом, увеличенным линзами очков. Раду еще никогда ничего подобного не видел. Фрагменты стекла были ровно отрезаны, идеально отполированы и балансировали на переносице мужчины благодаря тонкой полоске металла, которая соединяла оба фрагмента и прижимала их к лицу.
– Вы можете войти, – сказал он, указал на дверь и ушел.
Раду и Лада вошли. Эти апартаменты так же разительно отличались от их скудно обставленных комнат, как Эдирне отличалась от Тырговиште. Над головой парил потолок ярко-синего цвета с надписями золотым шрифтом, завивающимся по краям. В свисающих канделябрах свечи горели даже днем. Окна, в рост Раду и даже выше, сужались кверху и были забраны витыми металлическими решетками. Шелк синего, красного и фиолетового оттенков – цветов богатства – устилал все вокруг. Пол под ногами сверкал такой чистотой, что Раду видел в нем отражение своего лица. Посреди комнаты журчал фонтан, а вдоль стен стояли низкие скамьи с подушками. Рядом с фонтаном на одной из дюжины роскошных подушек восседал мальчик.