Моя душа темнеет - стр. 42
Он плакал, потому что рядом не было никого, кто мог бы его увидеть. Соленые слезы разъедали раненую губу.
Может быть, она знала? Может быть, она поняла, что он заинтересовался исламом, что он восхищен исламом и даже молится тайком? Наверняка причина в этом. Она бы не позволила избивать его по другой причине. Каждый раз, когда наставник спрашивал про ислам, она отказывалась отвечать, хотя знала, что из-за этого пострадает Раду.
Он хотел ей сказать, ему нужно было ей сказать, что он сожалеет. Что прекратит изучать ислам. Но…может быть, ему удастся объяснить ей, что он чувствует. Что основы этой религии кажутся ему гораздо более осмысленными, чем бесконечный ряд святых и икон, который был у них в Тырговиште. Он никогда толком не понимал, что слышал в церкви, латынь была настолько формальным языком, что создавала барьер между ним и Богом. В религии всюду были барьеры между Раду и Богом – между ними стоял Христос, первородный грех и сама его душа.
Бог всегда казался ему похожим на отца – далекий, непостижимый, осуждающий. Раду боялся, что, как всегда, что бы он ни делал, этого не хватит, чтобы завоевать любовь вездесущего и непознаваемого Бога.
Ислам казался ему осмысленным, нравился своей щедрой простотой. Но если Ладе хотелось, чтобы он ненавидел ислам, он будет его ненавидеть. Чтобы вернуть свою защитницу, он сделает что угодно.
Он утер слезы, пряча свою слабость, и открыл дверь.
Одетая лишь в одну длинную рубаху, Лада сгорбилась у камина. Он был обрамлен не камнем, как камины в Тырговиште, а белым изразцом с повторяющимся узором с восьмиконечной звездой. Было тепло, но Лада зачем-то разожгла яркий огонь. Она закидывала в него свое ночное облачение. Рядом с ней на полу лежали одеяла с ее кровати. На них были красные пятна.
– Лада? – Раду вошел в комнату и огляделся в поисках ее противника, в поисках ее ран. – Что случилось?
Она обернулась к нему. Ее взгляд был диким, а глаза полны слез.
– Убирайся! – крикнула она.
– Но…
– Убирайся вон!
Пошатнувшись, как от удара, Раду выбежал из ее комнаты, затем пробежал насквозь их общие покои. Он бежал и не останавливался, пока не выбрался из бесконечного лабиринта дворца и не оказался на улице в толпе людей.
Он потерялся.
Он продолжал идти, бесцельно бродя по кругу, ошеломленный и оцепеневший. Раздался знакомый призыв к молитве, на этот раз ближе от Раду, чем когда-либо. Он резко остановился и, наконец, взглянул вверх, увидев башни и шпили мечети. Они рвались в небо, но он не мог за ними последовать: сердце тянуло его к земле, будто было налито свинцом.