Моя чокнутая еврейская мама - стр. 9
– Мне нужна тишина, когда я работаю, – поднял руку Аттикус.
Мама кивнула и прошептала:
– Ну, быть может, чуть позже!
Аттикус принялся щелкать камерой, а я напряженно сидела в пикапе, стараясь по возможности избегать биологических опасностей, грозящих со всех сторон.
– Нет. Не улыбайся. Нет! Почему ты смотришь в камеру? ПРОЧУВСТВУЙ ТО, ЧТО ТЕБЯ ОКРУЖАЕТ!
Я едва заметно округлила глаза, и мама наградила меня взглядом, способным запугать Теда Банди. Аттикус в отчаянии вскинул руки:
– Нет-нет, так дело не пойдет! Вы только посмотрите на нее! Она явно позирует!
Для начала, мне почему-то всегда казалось, будто позировать – именно то, что и должен делать человек, находясь перед камерой. Но, как это ни парадоксально, я вовсе не позировала! А просто старалась принять такое положение, чтобы осколок стекла не врезался мне в вену. Мама предприняла отчаянную попытку спасти ситуацию:
– А что, если попробовать сделать снимки прямо в переулке, чтобы Кейт немного подвигалась? Видите ли, она выглядит гораздо естественнее, когда ходит… или танцует.
Господь всемогущий, только избавь меня от танцев! Что-то подсказывало мне, что Аттикус вряд ли сможет оценить по достоинству мои нервные подергивания. Он безнадежно махнул рукой, давая понять, что согласен.
– А знаете что? Давайте поставим одну из ее песен, чтобы у нее была музыка для настроения.
– Отлично, попытка не пытка, – пожал плечами Аттикус.
– Майкл! Включи CD-плеер! Громко! – Мама, не оборачиваясь, дала команду папе, который сидел в машине и читал старый номер «Боат трейдер».
Ну вот, как говорится, приплыли: мы топтались посреди переулка самой опасной части центра Лос-Анджелеса под оглушающие звуки моих отстойных поп-песен, которые папа врубил на полную мощность. Аттикус снимал, а мама ела его глазами, пытаясь определить реакцию на мою музыку.
– Продолжай идти… теперь отвернись от камеры и иди назад. Ну давай же! Господи, перестань позировать! Представь, что мы сейчас в одной из твоих фантазий… какая у тебя любимая фантазия?
К этому моменту у меня осталась одна-единственная фантазия: хорошенько врезать ему по яйцам.
– ОЙ-Ё-Ё-Ё-ОЙ-Ё-Ё-Ё!
Депрессивный подростковый бит, доносившийся из папиной машины, внезапно утонул в оглушительном гортанном реве. Я сдала назад и споткнулась о картонную коробку. Как оказалось, коробка служила домом ужасно сердитому бомжу. Я повернулась и столкнулась лицом к лицу с голым по пояс пузатым мужиком, его бледная кожа была в потеках въевшейся грязи, а голова – сплошь в свалявшихся дредах. Дорожки от уколов на обеих руках, свирепый взгляд мутных глаз. И он явно не относился к числу фанатов моей музыки. Я попятилась, спотыкаясь о банки и прочий мусор.