Мой секс - стр. 5

Я к тому, что большую часть времени я была предоставлена сама себе, много читала, а некоторые важные открытия вынуждена была совершать самостоятельно, и обсудить их мне было не с кем. Однажды в ванной мне пришло в голову попробовать свою вагину на вкус, и я тут же проделала это. Вкус показался мне необычным, но вполне приемлемым, и с тех пор я делаю это каждый день – я знаю свой вкус, слежу за ним. Тогда же я начала ежедневно подолгу рассматривать себя в зеркале. Мне нравились изменения в моем теле – растущие волосы на лобке и увеличивающаяся грудь с большими ареолами вокруг сосков. В том, что они значительно больше, чем у других, я убедилась на школьном медосмотре – девочки смотрели на меня и говорили, что у меня уже все как у взрослой (хотя это было, конечно, не совсем так), и я испытывала гордость.

Довольно скоро я догадалась использовать зеркало для того, чтобы изучить, что у меня там между ног. Мамы обычно не было дома, когда я возвращалась из школы: тогда в редакциях сидели полный рабочий день, никакой удаленки – словом, несколько часов в день я всегда была в полном одиночестве. Мысль о зеркале пришла мне в школе и сразу взбудоражила меня. Я еле досидела до конца занятий, помчалась домой, нарочито спокойно переоделась, съела оставленный мамой обед и выпила чай, после чего полностью разделась, забралась в кровать, легла и поместила между ног раскрытую пудреницу. Я увидела приоткрытые половые губы и собственные глаза – из маленького диска пудреницы на меня смотрело лицо. Выглядело это пугающе: казалось, лицо того и гляди раскроет вертикальный рот и что-нибудь проговорит. Я даже закрыла пудреницу и вернулась к рассматриванию спустя несколько минут. Я перебирала и раздвигала складки и провела за этим занятием полчаса.

Обсудить увиденное у меня ни с кем не получилось – я просто не смогла придумать ни одного человека, который совершенно точно не стал бы использовать мои откровения (она разглядывает свою письку!) против меня. Было это осенью, а весной я уже успокоилась на эту тему.

Это важно, потому что как раз та компания, в которой я могла об этих вещах говорить, была не гопническая школьная и не «центровая», почти светская мамина, ее подруг и их детей, а дачная, наполовину деревенская, в которой я оказывалась каждое лето, когда меня брали с собой бабушка и дедушка, мамины родители. Не могу с уверенностью сказать, в чем в большей степени было дело: в том ли, что дети были другие, компания разношерстнее, или в особой атмосфере летней детской вольницы, своего рода безответственности – хоть каждый август там прощались до следующего лета, каждый понимал, что