Мой препод - Лёд - стр. 10
Мои руки слабеют, вилка выскальзывает и бьётся о тонкий фарфор. Это тут же привлекает ко мне внимание и теперь я чувствую себя в два раза хуже.
Просто чудесно.
– Легки на помине, – кивает Алан в сторону дверного проёма, и я прикрываю глаза от досады. – А смотрятся они неплохо, почти как мы с тобой лет через десять, Юль. Кстати, – он склоняется над столом и заговорщицки понижает голос, – она ведь его старше на три года.
Украдкой наблюдаю за Даной, на Льва Викторовича и посмотреть боюсь. Вдруг расценит это как домогательство и снова будет нести чушь, какой он несчастный, что его полюбила ненавистная малолетка.
А Морозова?..
Она… хмм… девушка симпатичная. ( ufv5FgDp Развод. Игра на выживание.) Я бы не назвала её красавицей в полном смысле этого слова, как мама или жена моего брата. Скорее Дана вылепила себя сама, не имея при этом выдающихся природных данных. Как глиняный сосуд.
Её фигура подтянута и спортивна. Грудь небольшая. Задница подкачена в меру, чуть округлее бы – и уже перебор. Лицо светлое, выбеленное. Возможно, когда-то на нём были веснушки, а сейчас просто идеальная матовая кожа. И никакой ненатуральности. Представить у Даны нарощенные ресницы или дутые «вареники» – нереально. Помнится, как-то на семейном ужине она мне сказала, что, если у неё были такие губы, как у меня, она бы их уменьшила. «Уж слишком похожи на те, за которыми девчонки бегут к косметологам».
Странная такая.
Зачем мне уменьшать собственные губы?.. Я же в своём уме. У Демидова вон тоже пухлые, что-то она его уменьшать не отправляет. Пухлые и… твёрдые, жёсткие. Сама в шоке, что так бывает.
Практически против воли перемещаю взгляд на спутника Морозовой. Пусть он ещё и скулы подсдует. О них же порезаться можно… Не лицо, а говорящий обрубок папы Карло, ей-богу. Но глаза голубые-голубые, бездонные, в обрамлении пушистых светлых ресниц. Красивые сил нет.
Твою мать. Опять, Юль?..
Поворачиваюсь и отпиваю чай, а когда слышу знакомый голос над головой, захлёбываюсь и откашливаюсь.
– Юленька, – тихо смеётся Дана и я чувствую на спине мягкое касание.
Клянусь Котлеткой это ладонь Морозовой.
Вряд ли Демидов в здравом уме до меня дотронется. Как бы мне этого ни хотелось. Его прикосновения и горячие поцелуи – отпечатались болезненным клеймом на сердце. Навсегда.
Нет… Ничего предосудительного Лев Викторович со мной не делал. Мне было шестнадцать, да и смысл не в возрасте, а в том, что этот мужчина в чёрном строгом пальто и тёмно-синих модных брюках вообще никогда не делает чего-то выходящего за рамки приличий.
Он чопорный, до жути воспитанный, правильный… Как говорит мой отец – Демидов парень с понятными целями и верными ориентирами по жизни.