Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - стр. 13

– Лида, остановись. Тебя заносит.

Дед по-прежнему лежал отвернувшись.

– Ты ведь про концлагерь имеешь в виду?

Бабушка бегала вокруг тахты, заглядывала мужу в лицо, но тот зарылся лицом в подушку.

– Ты мне концлагеря намекаешь?

Дед не выдержал и ринулся со двора. Бабушка с низкого старта рванула за ним.

– Но мои предки уже сто пятьдесят лет в России. Они не имеют никакого отношения к немецко-фашистским захватчикам.

– Боже правый!

– Ты на этих немцев намекаешь?! Но они – это позор нации. В моем роду…

– На спорт!

Дед был крупный мужчина. И когда он встал посреди гостиной и гаркнул «На спорт!», рюмки в серванте пискнули от страха и вспорхнули на пару миллиметров.

– На спорт я намекаю. У вас в спорте люди под номерами выступают.

Оба выдохнули. Бабушка была удовлетворена, но не хотела этого признать. В конце концов, главный вопрос – судьба дочери – так и не был решен, а они с мужем уже перешли на личности.

– Это твой дед, между прочим, был чекистом, – язвительно заметила Лида.

– Мой дед?! Он служил в ЧК фотографом…

– Нейтралитет – это не оправдание.

– А как же тогда Швейцария?

– Жалко и бессмысленно глядеть на картонный фасад этого пряничного государства, за которым скрываются зверства капиталистической действительности.

– Лида, ты не пишешь текстов для программы «Время»?

– А ты слушаешь радиостанцию «Свобода»!

– Кричи громче, еще не все соседи об этом слышали!

– Все и так слышат, когда радио трещит.

– Это твои коммунисты глушат голос разума.

– Диссидент!

– Ты еще настрочи на меня донос!

– Доносы – это к твоему дедушке-чекисту.

Вот в таком вот духе они спорили. Подноготную друг друга родители вспоминали около недели, и поэтому Люся, послушав их немного, обычно тихонько утекала на свидания с Хачиком. Возвращалась она поздно, когда родители уже рассыпались по разным концам кровати в общей спальне и делали вид, что спали.

Со временем они оба походили с дочерью во фрондах. Баба Лида – из принципа, дед Павел – из-за того, что выбор дочери стал испытанием и его брака. Но все же благословили Люсю и выдали в приданое хрустальную вазу и сберкнижку, заглянув в которую невеста изрядно повеселела, а жених, напротив, поник головой. Таким явственным был финансовый перевес в пользу будущей супруги. Вероятно, именно тогда зародилась в душе отца мечта о богатстве, пока еще невнятная, как мычание теленка, но настойчивая и требовательная. Глаза Люси лучились, а Хачик хмурил брови, отчего вид приобрел мрачный и даже зловещий.

– Что с ним, Люсенька? – встревоженно спросила моя будущая русская (немецкая) бабушка Лида.