Мой палач - стр. 31

А ещё...

Нашариваю ключи и тихонько отпираю дверь. Вхожу и осторожно щёлкаю выключателем. 

В прихожей вся обувь расставлена по линеечке, словно ее замеряли специально, аккуратно, это напоминает детство и швы в плитке, на которые нельзя наступать.

Мамин муж в своем репертуаре. 

Прикидываю третий пункт "никогда не".

Не выйду замуж. Не была в зоопарке. 

Печатаю и вздрагиваю от обманчиво-спокойного тона над головой:

- Ну и где ты была?

От этого вкрадчивого голоса, которым с пациентами разговаривают меня потряхивает.

Поднимаю глаза на Кирилла. 

Он так бесшумно подкрался, руками опирается на идиотскую дизайнерскую скульптуру из каких-то сплошных то ли перил, то ли брусьев, и смотрит на меня. 

Дергаю плечом. 

Какое ему дело, где я была. 

Уехала с автомойки и гуляла, и переписывалась с Виконтом, конечно. 

Но маминому мужу совать нос в мою личную жизнь необязательно. 

Бросаю взгляд на экран, на открытое сообщение. 

- Я была на гей-параде, на площади шествие развернулось, аж перекрыли дороги, тебя не приглашали? - скидываю кроссовки, не заботясь о идеальном порядке и пытаюсь прошмыгнуть мимо Кирилла. 

Дерзко это было. Намекнуть, какого я о нем мнения. 

Но он не обращает внимания, гнет свое. 

- Время двенадцать, - Кирилл сдвигается в сторону, не даёт мне пройти. Смотрит на пол, на мои раскиданные кроссовки, и поднимает взгляд на меня. - Кривляться прекращай. Ты же знаешь правила этого дома, Аня.

Я знаю. 

Смотрю на него в ответ и злюсь, но сделать ничего не могу, ведь это его дом. 

Семь комнат, три ванные, пол с подогревом и отделка под белый кирпич. 

Раздражает эта квартира, как и сам мамин муж, но я приехала к брату, да и идти мне некуда, отец мягко намекнул, что у них с его новой дамой на уик-энд планируется что-то типа медового месяца. 

- Мне двадцать лет, и даже отец не указывает возращаться домой раньше полуночи, - вру и задираю подбородок. - Я тебе не золушка. 

Кирилл усмехается. 

Он выше сантиметров на десять, хотя и я не баскетболистка, макушкой в небо не стремлюсь. 

Просто он такой - не долговязый дядя Степа, он обычный, коренастый, с темной растительностью на руках и черной порослью на лице, опасение внушает одним взглядом - бледно-голубой, прозрачный прищур, в его глазах отражаешься, словно в зеркале, даже глубже, как под рентгеном, он будто видит нечто внутри, вытягивает. 

Так смотрят лишь психиатры.

И мне безумно жаль его пациентов. 

- Дай пройти, - бормочу и протискиваюсь мимо. - Где мама? 

- Сначала прибери, Аня, - он не двигается, кивает мне за спину, на мою обувь. 

- Вот нравится тебе докапываться, да? - и шагу не сделаю, буду стоять на своем.