Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - стр. 82
Headmaster написал под моим выпускным свидетельством: «Good ambassador for his country». Родители были очень обрадованы, я видел в этих словах забавную и любезную формулировку. Во время войны, в связи с врученной мне наградой, британскую прессу обошло сообщение о «british educated son of German Foreign Minister». Это уже, естественно, было большим преувеличением. Готовность сражаться за свою страну была в то время в Великобритании также само собой разумеющейся, как и в Германии. В списке бывших учеников, присланном мне после войны, были в том числе приведены мое воинское звание и полученные боевые награды.
Моя былая принадлежность к Westminster School не помешала, однако, землякам моих школьных товарищей запереть меня в одну из так называемых «murder cage» в Гамбурге-Фишбеке и гноить там месяцами без вызова на допрос, не говоря уж о предъявлении обвинения. В Дахау я был приведен к некоему канадскому капитану-десантнику, спросившему меня, знаю ли я, за что сижу. Я только и мог ответить, что надеялся узнать причину у него. Оказалось, я будто бы застрелил двух канадских пленных, не желавших давать показания. На мой вопрос об обстоятельствах дела он наплел мне следующую небылицу. Я якобы вел допрос военнопленных в одном французском доме и, так как они не желали давать показаний, расстрелял их из пистолета. Одного я будто бы убил наповал, другого лишь ранил в бедро – он притворился мертвым и ночью вернулся к своим.
От такой дури меня потянуло на дерзости, я заявил: он и сам, поди, не верит в то, что расписал. Я задал ему уточняющий вопрос, где и когда это должно было случиться. В ответ получил, он мне этого не скажет, я должен составить ему точный перечень, где и когда я находился на Западном фронте. Я лишь расхохотался ему в лицо. Это являлось обычной практикой, применявшейся также и американскими обвинителями в Дахау. Не вызывая на допрос, они держали бедного заключенного по два года и больше в Дахау. Затем следователь дружелюбным тоном обнадеживал, следствие будет окончено, если тот точно и подробно опишет, где и когда находился. Поддавался человек на эту уловку в надежде, что его дело придет в движение, тут же мобилизовывались профессиональные «свидетели», клявшиеся, что видели его тогда-то и тогда-то, там-то и там-то – и вот уже готов приговор «смертная казнь через повешение». Эту практику в Дахау во время тамошних процессов мы имели возможность неплохо изучить[132].
В этом британском концлагере летом 1947 года – как раз прошло десятилетие со времени моего ухода из Вестминстера – мне вспомнился мой любезный Headmaster, и я решил обратить его внимание на свою судьбу в руках его земляков. «Технически» это было сделать непросто. Вся почта заключенных, хотя они и являлись в юридическом смысле разве что «подследственными», подвергалась в Гамбурге-Ральштедте строгой цензуре. Не требовалось буйной фантазии, чтобы представить неприятные последствия, которые имело бы это письмо с жалобой, не говоря уж о том, что оно до адресата наверняка бы не дошло. Письмо, следовательно, нужно было отправить тайком.