Мой неверный муж - стр. 20
– Полюшка, скачи, девочка, не останавливайся… – рвано просил, пальцами впиваясь в мои бедра. Больно, но от этого экстаз острее. Марат рывком сел и губами прихватил сосок: терзал, мял, на языке прокатывал. Вбивался в меня, а я в него. Как молот и наковальня.
– М-ммм… – взорвалась долгожданным оргазмом. Марат не дал передышки, а опрокинул на спину и жестко вдалбливался, пока с рычанием не излился.
– Поля… – целовал мои груди. – Полюшка, любимая моя… – сгреб в объятия и утащил под одеяло: нежиться, обниматься, целоваться. – У меня есть подарок, – потянулся к прикроватной тумбе.
– Цветы я уже видела. Спасибо, котяра.
– Вот, – положил на мой живот бирюзовую коробочку очень дорогого ювелирного бренда.
– Ничего себе! – воскликнула. Роскошное кольцо с бриллиантом. Большим, очень большим. – Март, у меня же руку оторвать могут! Это же целое состояние! Загитов, – хитро посмотрела на мужа, – ты часом не вину замаливаешь? Так обычно за измену извиняются.
Я говорила в шутку. Но Марат нахмурился, леность удовольствия слетела, на меня смотрел суженными черными глазами.
– Поля, это не смешно, – отрезал и перевел тему: – Я не могу с тобой быть здесь неделями и не могу в Москве думать о тебе и этом немецком херре докторишке. Поэтому нужно поменять хирурга. Это больница, их дохрена…
– Марат, ты чего? – ошеломленно округлила глаза.
– Полина, мне так спокойней. Это что, так сложно?!
Господи, да что за бред?! На кону жизнь человека, а он свои ревнивые условия ставит!
– Ты в себе?! – возмущенно вскочила, голая и злая. – Ты предлагаешь рискнуть жизнью отца, потому что тебе что-то там показалось? Серьезно?!
– Да он все равно умрет! – крикнул эмоционально и жестко.
Я опешила. Просто замерла, как испуганный кролик. Что он сейчас сказал? Почему так жесток? Зачем делает больно? Неужели думает, что не знаю этого?
– Поля… – две слезинки скатились по щекам. Я очень редко плакала, очень. – Полюшка, прости… – бросился ко мне, но я прытко вырвалась и стремительно бросилась в ванную. Закрылась и осела на пол. Марат стучал, просил, винился. А я шептала:
– Я не буду плакать. Я не буду плакать. Я сильная. Я не буду плакать.
Маленькая девочка во мне вопила, что без папы я снова стану слабой, беззащитной… Малышкой из детства.
Мне было десять. Я осталась на площадке одна: папа побежал через дорогу в ларек за мороженым. Я качалась на качелях, а в стороне стояли незнакомые мальчишки: не взрослые, лет по четырнадцать. Они позвали меня за деревья, сказали, что покажут интересное. Я не понимала, что происходит, и почему они расстегнули свои штаны и показывали мне, что у них между ног. Я испугалась. Я начала плакать, когда схватили за руку и заставляли их трогать. Я тогда не понимала значения сексуального насилия и половой неприкосновенности. Мне просто было страшно. Я плакала и ждала папу. Он пришел быстро. Нашел меня. Дал по ушам пацанам.