Мой муж – мой босс? - стр. 23
Борис показывает на пальцах Окей: типа, всё хорошо, не кипишуй. Он бы именно так сказал, если бы мог.
Целую в лоб, спрыгиваю из машины и долго смотрю ей вслед. Она увозит самого дорогого мне человека в новую жизнь.
Давлат сказал, что через две недели свозит меня проведать:
— Ты, как раз, сдашься, и я смогу с полным правом познакомиться с родственником.
Не будет этого! Поэтому и Борису о замужестве не сказала ни слова. Зачем его расстраивать раньше времени?
А Давлат…
Мне всё труднее выбрасывать его из головы, игнорировать, не обращать внимания. Сегодня за завтраком он даже проявлял участие. Выделил водителя для поездки в клинику. И всё это… слишком похоже на заботу. И слишком хочется верить, что всё взаправду. Так тяжко всё время держать в голове игру. Потому что первый эмоциональный отклик обычно не тот, что хочется…
А такой… Блин…
Дальше так пойдёт, и я действительно буду сама вилять хвостиком и выпрашивать ласку.
Подъезжая к дому, (ну вот, уже зову хоромы Клепенщука домом), слышу привычные и милые сердцу звуки — скандал в исполнении четы Харламовых.
Разумеется, Марк никакого мамонта не добывал. Лампа нашла его в каком-то кабаке, где он красочно делился байками гонщиков и оплакивал порушенную карьеру.
Подруга устроила там локальный армагедец, а благоверного за шиворот приволокла на новую работу. Хорошо, что с ней рядом поехали те самые амбалы, что встречали нас у квартиры. Особенно один, он называл себя Семёныч и упрямо не хотел говорить имя, тот, что всё интересовался «не давит ли?». Он стал относиться к моей подруге со странным трепетом, уважением и восторгом.
Поэтому Марка упрессовали здорово. А дальше его уже Лампа в чувство приводила. Она может, умеет, практикует.
И вот сейчас супруги цапаются так, что Семёныч, который подпирает дверь огромного гаража, где обитают все «ласточки» Давлата, сжимает и разжимает кулаки.
Не лезет, но переживает.
Так трогательно, когда такая глыбища так трепетно сочувствует кому-то.
— Кристина Витальевна, — берёт меня в третейские судьи, — он ведь не прав. Я же прав, что он не прав?
И лев, хочется съехидничать мне, но я вслушиваюсь в скандал, чтобы решить, кто там прав, а кто лев.
Марк гнёт линию, что он — художник, а не «пастух для тачек какого-то толстосума». Лампа втолковывает, что с его вольными художествами они скоро пойдут по миру, а ей, между прочим, рожать.
Они смотрятся вместе потешно — мелкая, с круглым животиком, Лампа и громила Марк. Он, конечно, за последние полгода обрюзг и поистрепался, утратив былой лоск, который сводил дам всех возрастов с ума, но всё ещё эффектен. А главное — пугающе-огромен рядом с малявкой-подругой. Только вот сила, как и правда, на её стороне.