Мой любимый призрак. Городские мифы - стр. 9
Почему грустный? Потому что, говорят, что люди способные смешить других, остаются самыми грустными на свете, стоит только сбежать от толпы, убраться с арены, и оказаться где-то в одиночестве, под черным небом, где от луны осталась одна только полоска.
Работалось художнику легко, несмотря на ту грусть, которая исходила от полотна. Так бывает, весёлое задорное что-то тормозиться, а вот над такими клоунами с осенью в душе работается легко и просто. И все-таки клоун был рыжим, а значит позитивным, но что же тогда с ним было не так?
Когда Мастер дописал погасший разбитый фонарь в правой, опущенной вниз руке, он просто размашисто начертал внизу «Разбитые мечты». Замер на мгновение, оценивая работу, словно бы он только что зашел в мастерскую к другу и увидел это полотно, а не сам его писал, без передышки несколько часов, чтобы подарить любимой девушке, очень любившей реального грустного шута Леонида Енгибарова, правда, тот был совсем другим. Но может быть чувство ревности к мертвому шуту заставило написать его таким, практически неузнаваемым.
Ревность, страсть, лирика, но разве только это руководило его чувствами? Нет, он писал что-то совсем иное, и любимая девушка не могла так влиять на то, что творилось.
– Ну что, друг мой верный, и правда, не слишком весело в подлунном мире, а говорят, что будет еще хуже, – говорил живописец.
Он и раньше беседовал с героями своих картин, и теперь не удержался. Клоун сразу же стал его другом, старым другом, с которым не один пуд соли был съеден.
– Хуже некуда, – ответил какой-то голос рядом, словно бы говорил грустный шут с его картины.
Но художник не верил ни в какие штучки, типа говорящих котов, оживших героев его полотна. И все-таки голос звучал так ясно, наверное, нельзя так много работать, надо устроить себе передышку. А то вот так голоса разные звучат.
– Будет хуже, – повторил он и прислушался.
– И что это у вас, чего не хватишься, ничего нет, и как может быть хуже.
На этот раз фраза была большая, звучала отчетливо, так, что убедить себя в том, что послышалось, он никак не мог, потому что оставался реалистом, ну пусть магическим реалистом, и все-таки.
Он положил кисточки в воду, быстро переоделся, так что стал похож на веселого юношу, сошедшего с другой своей картины, и захлопнул дверь, оставляя творение там, в Мастерской.
Давно пора отправляться домой, не может грустный клоун забирать все его время и силы… Но Мастер не сомневался, что он будет стоять перед глазами и не отпустит.
– Может, пойдет побродить по городу.
И не надо было говорить, что почти тут же он встретил на Любинском своего грустного клоуна. Нет, не шута на него похожего, а именно сошедшего с картины, в таком же костюме, с таким же разноцветным зонтиком в руках, ну разве что не было разбитого и погасшего фонаря в руках. А клоун был точно такой, каким он его только что изобразил.