Мой любимый киборг - стр. 37
— Ты ударилась головой? — испугалась я.
— Я же говорила, что не поверишь, — обиделась Наи.
И тут на моём запястье сомкнулась жёсткая хватка.
14. Глава 14
Эсфир
Жарко. Как же жарко! Казалось, горели не только моё лицо, руки, тело, но пылали и внутренности, выжигая меня, будто я сам превратился в языки пламени. Боли не было, была тишина и пекло.
Стены убежища мелькали, будто сжираемые огнём кадры древней киноплёнки. Отец как-то показывал вывезенный с одной из планет раритет, но старинный ржавый аппарат воспламенился, и тёмные тающие разводы в свете прожектора сильно напугали меня, тогда ещё совсем ребёнка.
Я предвидел этот момент.
Ген аврена слаб, но кое-что он мне дарил, хотя я с радостью отказался бы от этих страшных даров. Например, от тени, что приходила по ночам. Никогда и ничего я не боялся так, как этой тени. Поэтому понимал страх Наи. Я сам через него прошёл.
Однажды тень не пришла, и дар пошёл на спад. Отец был рад, ведь лёгкие странности легко списать на индивидуальные особенности.
Казалось, всё в прошлом, но сейчас, пылая в огне, я смотрел, как съёживается мир, освобождая место… тени.
— Оставим любезности, — жёстко заявил Ксан.
Мелькнули новые кадры, которые тут же растаяли в пламени, сжались в ничто. Я порадовался тому, что друг жив. Он вернулся в тело и усмирил огонь… Тогда почему я всё ещё горю? Где я? Не в сознании — Ксан бы не смог разговаривать. Единственная версия — я каким-то чудом удержался на уровне его дара, оттого меня и прожигает. Но почему не уничтожило полностью?
Тень нависала, молча наблюдая за мной, а я слышал голос друга:
— Луна, вам срочно нужно возвращаться домой, случилась беда. Возможно, вы ещё успеете спасти сына императора. Луна, судьба империи в ваших руках. Умоляю, поторопитесь… А, хратс!
Кадр окружённого стражами Ксана снова съёживается и исчезает, уступая место тени. Я не испытываю страха, скорее любопытство. Я умер? Или нет? Тень колышется… Смеётся?!
В детстве я сходил с ума от ужаса перед невыразимой мощью этой фигуры, но сейчас не видел смысла бояться. Если я умер — всё кончено. Если всё ещё жив — попытаюсь выкарабкаться. Во что бы то ни стало. Снова и снова стану цепляться за жизнь. Потому что не имею права оставить империю в руках убийц моего отца! Потому что не могу сдаться, пока не отомстил. Пока не вывел предателя на чистое небо, пока не добился правды… Да и дальше.
Отец учил меня думать глобально. У меня получалось плохо, ведь это означало самоограничение. А я хотел жить. Я желал удовольствий. Было трудно смириться с необходимостью в любой момент пожертвовать жизнью одного ради всеобщего блага. Ради мира в империи.