Мой лучший учитель - стр. 31
Я прикусила губу и открыла один глаз.
Валентин Петрович повел ладонями вдоль моих ног.
— Здесь оставим как есть, мне нравится. Бразильянки не бреют ноги, а обесцвечивают растительность. У тебя же и так светлые мягкие волоски. Почему ты постоянно носишь брюки и джинсы, Комарова? Преступление прятать такие длинные стройные ножки.
И много у него было бразильянок? Вопреки здравому смыслу я жутко ревновала.
— А между ног зачем брить? — спросила вместо этого, придирчиво осматривая лобок. Он был почти лысым, и лишь в середине тонкая полоска коротких светлых кудряшек — как стрелка, указывающая верное направление.
— Так удобнее ласкать, — сообщили неосведомленной мне. — Ты же не хочешь, чтобы я путался языком в твоих кудрях, верно?
Нервно вздохнула. Почувствовала, как новая жаркая волна прокатила по телу. Стоило только представить, как препод касается ртом моего сокровенного местечка, как все разумные мысли вылетели из головы.
Моим замешательством бессовестно воспользовались. Завернули в полотенце и, водрузив на плечо, уверенно понесли в сторону спальни.
— Вообще-то я еще ни на что не соглашалась, — запротестовала с опозданием.
Получила легкий шлепок по попе и непререкаемое в ответ:
— Это будет небольшим авансом, Комарова. Открытым уроком.
Открытый урок начался с того, что меня зашвырнули на кровать. При этом полотенце распахнулось, бессовестно обнажая тело. Но когда я попыталась прикрыться, последовало непререкаемое:
— Не прячься от меня, Комарова. Это бесполезно.
Так и осталась лежать солдатиком, вытянув руки по швам и плотно сжав ноги. Как будто это могло помочь в самом-то деле.
— Мне больше нравится, когда вы зовете меня по имени, — напомнила, набравшись храбрости и чуточку наглости. Еще бы смелости отказать.
Или решимости согласиться на все…
Матрас пружинисто прогнулся, когда Валентин Петрович присел рядом и по-свойски погладил мое бедро.
— А мне больше нравится, когда мы на ты.
Не дав ответить, склонился и поцеловал. Поцеловал жестко, властно, как будто сминая вместе с губами последнее сопротивление. Под таким страстным напором я приоткрыла рот, позволяя языку Валентина исследовать его. В это время нежные, но настойчивые мужские руки обхватили грудь, потерли пальцами соски, которые тут же напряглись, превратившись в тугие горошинки. Мои ноги все еще были сжаты, но между ними становилось горячо и влажно. И это жар стал разноситься по всему телу, которое вдруг перестало слушаться команд разума.
— Моя прекрасная девственница, — произнес Валентин, прервав поцелуй. — Ты нарочно дразнишь меня своей непокорностью? Любишь, когда тебя убеждают?