Мой кровный враг - стр. 47

Безропотно повторила за Ричардом обет Хранителей – ничего в нем не оказалось такого, чему бы хотелось воспротивиться. Не обращать данную мне орденом силу – о чем это? – во зло. Сражаться с чумными, куда бы ни занесла меня судьба. Заботиться о братьях и сестрах по ордену и – вот здесь я повторила не сразу – защищать их. Глянула на магистра, заметил ли он заминку, но на лице его ничего не отразилось. Или я не смогла этого увидеть за серой пеленой, заполнившей взор?

Потом Ричард провел ладонью над кубком, стоявшим на особой подставке. И опять же, у меня не хватило ни времени, ни сил разобрать заклинание.

– Выпей, – сказал он, опускаясь передо мной. Едва заметно улыбнулся. – Гадость редкостная, но придется проглотить.

Я взяла у него кубок – руки тряслись, и содержимое едва не расплескалось. В горле стоял ком, и я вовсе не была уверена, что смогу сделать хоть глоток. Но пути назад не было. Если повезет, я останусь жива.

Ричард накрыл мои руки своими, помогая удержать кубок. Я заглянула ему в глаза – синие, ледяные, точно лесной ключ. Их видел мой отец перед смертью. Если мне не повезет, то взгляд Ричарда будет последним, что я увижу в этой жизни.

Я поднесла кубок к губам.

Гадость внутри действительно оказалась редкостной.

И это была моя последняя мысль.

Не знаю, сколько длился то ли сон, то ли бред. Как в самых страшных кошмарах в нем не было ничего конкретного – только из темноты надвигалось что-то огромное, необъятное, накатывалось неотвратимо, но все, что я могла – стоять, пытаясь разглядеть в темноте то неумолимое, неотвратимое, точно если я вдруг увижу его очертания, оно рассыпется, исчезнет. Но ничего нельзя было разглядеть в кромешной тьме, только, задыхаясь от ужаса, ждать, пока меня сомнет, раздавит, точно муравья, неосторожно вылезшего на городскую брусчатку.

– Мама! – прорвался сквозь темноту чей-то крик. – Я не пойду один! Не пойду!

Я распахнула глаза. В ярде от меня обнаружилось лицо: мертвенно-бледное, с яблочками румянца и пустыми голубыми глазами. Я шарахнулась от этого лица с криком, проснувшись окончательно.

Кукла. Кукла с фарфоровой головой и кистями. В тряпичное тело был вделан какой-то хитрый каркас, чтобы кукла могла сама сидеть. Папа привез ее из Бенрида, куда он ездил по каким-то своим делам. Няня ворчала: где это видано – ребенку давать такую дорогущую игрушку, за нее деревню купить можно. А ну как разобьет? Пусть сидит, вон, на шкафу, красуется.

Я подняла рев, отец засмеялся, снял куклу с верхотуры и вручил мне. Я не расставалась с Леди Изольдой – к слову, так звали королеву-в-изгнании – наверное, год. Потом таскать ее с собой везде перестала, но засыпала с ней вплоть до самого отъезда из дома. А сейчас она сидела, прислонившись к стене у изголовья кровати, и улыбалась мне нарисованной улыбкой.