Мой «Фейсбук» - стр. 18
Когда пришло время выезжать мне в Америку, капитан Сорокин меня огорошил: во-первых, он Розе ехать запретил, в заложниках оставили мою ласточку, чтобы я по-настоящему не сбежал. Я заартачился сначала, но Сорокин сказал, что в Центре так решили, пришлось мне это проглотить. Во-вторых я поступил тверже: они хотели мною выстрелить из торпедного аппарата атомной подлодки «Иван Калюченко», но я наотрез отказался, не уверенный, что они попадут в цель.
Не мне Вам рассказывать. Помните про «Булаву»? Три раза стреляли при главнокомандующем и не попали даже в Камчатку, а мной хотели во Флориду выстрелить.
Но я побоялся, что, попади они в Аляску, я там сдохну в шортах и сланцах; нет, твердо сказал я Центру, и они изменили концепцию, я полетел обычным рейсом.
В Шереметьеве Роза ревела белугой, мы с Либерманом пили шампанское из горла и прощались навеки, он плакал, искренне думая, что прощаемся навсегда, я тоже поплакал для приличия, когда он сунул мне литровую банку икры, самовар на жостовском подносе и двадцать долларов одной бумажкой на первое время.
Вот такой человек оказался Либерман, а я его свиньей считал; люди познаются в беде, а женщины – ну Вы эту рифму понимаете.
За эти двадцать долларов я купил себе литр виски, блок «мальборо» и сразу почувствовал себя белым человеком.
В самолете сел рядом с баскетбольной командой какого-то американского колледжа, которая летела из Японии транзитом. Такого количества негров в одном месте я никогда не видел, но вида не подал, только крикнул им над Варшавой, после стакана: «Свободу Анджеле Девис!» – они вздрогнули и убрали ноги с прохода.
После литра я уже не запомнил, как долетели, как я досмотр прошел. Очнулся только на Брайтон-Бич, на лавочке у магазина «Русская книга».
Человек меня разбудил интеллигентный, его собака у дверей книжного делала пи-пи, а он меня потрепал по опухшей морде и сказал: «Велкам».
Оказался он кандидатом наук из города Черновцы, УССР, а там, в Америке, он был дальнобойщиком, а жена его, декан педагогического факультета, держала салон, где делали старухам маникюр и педикюр за деньги одного благотворительного фонда, так я попал к Рае и Семе, моим первым сталкерам в зоне по имени Брайтон-Бич. Я жил у них в гардеробной, которая была больше моей двухкомнатной, среди вороха одежды и ботинок, рубашек и шуб, которые они накупили, когда чуть поднялись, но так и не сносили, а выбросить было жалко.
Я у них жил, а они мною торговали: водили меня по разным домам, где я рассказывал об ужасах советского режима; эмигранты плакали, я крепил их веру в то, что они сделали правильный выбор.