Мой Дантес - стр. 14

– «Город пышный, город бедный…», «Зачем твой дивный карандаш…», «Ее глаза», – не удержавшись, перечислила я то, что с малых лет знала наизусть.

– А «Предчувствие»? – напомнила Софья Матвеевна, на что я радостно закивала головой, вызвав улыбку на лице Вдовы. – Торопыга! Лучше расскажи, что тебе известно об Анне Олениной.

– Анна Оленина… – начала я, припоминая то немногое, что удалось узнать из книг. – Она была явно не глупа, наблюдательна, начитана. Да и как иначе? Росла-то в семье, к которой с почтением относились в Петербурге. Так?

– Верно, – согласилась Софья Матвеевна.

– Судя по воспоминаниям современников, – продолжала я, вышагивая по комнате, – ее отца – президента Академии художеств и директора публичной библиотеки – все уважали.

– А Пушкин? – напомнила Вдова.

– Ну-у-у!.. – Я восторженно закатила глаза и со знанием дела сообщила. – Он такую дорожку протоптал на Фонтанку! В оленинский особняк.

Выслушав мой ответ, Вдова лукаво прищурилась:

– Ай-ай-ай! И что же его так привлекло?

Не заметив подвоха, я продолжала тарабанить, словно отличница у доски:

– В первую очередь ему нравилась теплая атмосфера дома…

– А может очарование двадцатилетней дочери хозяина? – не выдержав, перебила меня Софья Матвеевна. – Солнышко мое, ты не на уроке. Мы с тобой просто беседуем, а не обсуждаем биографию члена Политбюро ЦК КПСС. Подумай хорошенько. Александру Сергеевичу в ту пору, как ты можешь подсчитать, минуло всего лишь двадцать восемь. Он увлекся Олениной и довольно часто общался с ней. Однако мало кто серьезно воспринимает дневник Анны Алексеевны.

– И ее оценку личности великого поэта, – вставила я очередную всплывшую в памяти казенную фразу, на что Вдова болезненно сморщилась.

– Оленину обвиняют в беспомощности, в том, что она якобы не понимала и не ценила значения Пушкина. Правда, на мой взгляд, ее записи покоряют именно искренностью и непосредственностью. Ведь она доверила бумаге то, что шло от души, не задумываясь об исторической значимости своих откровений.

– Но о странностях нрава Пушкина говорили многие, не только Оленина, – осторожно заметила я.

– Ты права. К сожалению, характер поэта с годами не приобретал покладистости, – говоря это, Вдова протянула руку к стеллажу и достала одну из «ершистых» книг с моими закладками. – Перечитай письма сестры Пушкина Ольги Сергеевны или его жены Натальи Николаевны. Ты найдешь в них строки о разволновавшейся желчи, отвратительном расположении духа поэта, его гневе… Да что говорить! Вспомни, хотя бы, как описывает Пушкина Софья Карамзина.

– Вы имеете в виду вечер у Мещерских? – уточнила я. – Тот, на котором Дантес и поэт встретились незадолго до дуэли?