Мой бодипозитив. Как я полюбила тело, в котором живу - стр. 9
– Залезай в ванную, – приказал он ей. – Повернись ко мне спиной и смотри в стену.
На мгновение у мамы промелькнула безумная мысль, что он собирается застрелиться, но потом она услышала звон в ушах и поняла, что стрелять он решил не в себя, а в нее. В течение шести часов она то приходила в себя, то проваливалась в небытие и видела своих покойных бабушек и дедушек. Она видела всех четверых как наяву – они сторожили ее, сидели у ванной и пели церковные гимны, придавая ей сил.
– Они провели меня по моим воспоминаниям, и я считаю, что они вели меня на тот свет, в следующую жизнь, – говорила она. – Но потом прибыли медики, и мне дали еще один шанс.
Когда она наконец-то оказалась в больнице, ее состояние было далеко от обнадеживающего; с момента стрельбы прошло уже много часов. Когда врачи приступили к извлечению фрагментов пуль, у них не было ни малейшего представления о том, выживет она или же умрет. Сзади на ее шее остался жуткий разрез от операции. Через десять дней после нападения, когда Тад и я наконец-то смогли ее навестить, первым делом мы смотрели именно на этот шрам.
Когда мы зашли в палату, мама сидела в инвалидном кресле. Она казалась другой. От выстрелов у нее парализовало правую сторону лица; она пыталась не напугать нас и вести себя естественно, но было очевидно, что она не только не может ходить, но и почти не владеет правой рукой. Как и большинству людей с травмами мозга, ей предстояло заново обучиться самым элементарным навыкам; чтобы вернуть себе подвижность, ей предстояло заниматься интенсивной физиотерапией в течение целого года.
Чтобы скрыть от своих детей истинную тяжесть своих травм, она надела большую джинсовую шляпу. Это было абсолютно не в ее стиле – спереди шляпа была подвернута, заколота и украшена цветочком.
С раннего возраста я понимала, что мир может быть опасным и уродливым местом.
Внезапно я почувствовала себя ужасно смущенной, как будто я пришла к кому-то, с кем едва знакома.
Мама быстро растопила лед. «Простите меня за эту дурацкую шляпу», – вздохнула она, закатывая глаза. Ее голос был приглушенным и невнятным, как будто говорил пьяница, набивший рот фастфудом во время ночного перекуса.
– Держи, – сказала она, протянув мне своей рабочей, левой рукой мягкую плюшевую кошку.
– Мне пришлось купить эту кошку, – не скрывая недовольства, заметила она. – Кроме нее, в магазине при больнице ничего не оказалось.
Я рассмеялась, потому что мама терпеть не могла кошек. Тетя говорила мне, что мне нужно быть сильной ради мамы, ради всей семьи, но тогда я все равно не смогла сдержать слез.