Москва-Париж - стр. 21
Хорошо, что у нас был такой первый командир. Говорили, что на гражданке он был учителем в районной школе, но успел повоевать во Вторую чеченскую. Его там даже ранило. И шрам на щеке тоже был оттуда. Мы его никогда не забудем. Настоящий русский мужик. Настоящий воин. Недаром говорят: «Умереть воином – значит жить вечно…»
А мне почему-то пришла в голову дурацкая мысль, что после его смерти городу Парижу уже ничто не будет угрожать и никто больше не сможет пугать его никаким страшным русским словом «сглаз»…
Прошёл ещё день. Хохлы как-то подуспокоились. Постреливали, конечно, но не сильно. Наверное, зализывали раны и перегруппировывались, готовясь к новому накату. Птички украинские летали, но мы знали, что делать при их приближении. Мы снова осваивали и расчищали нашу старую располагу, которую отбили у хохлов. Ребята слушали мои распоряжения так, словно я уже был их новым командиром. У меня была единственная рация на всё отделение. Свою рацию Сглаз успел уничтожить.
Как же он хотел научить нас выживать! Как же он хотел, чтобы мы жили! Поэтому и учил невозможному: привыкать к войне.
– Внимательно слушаем обстановку вокруг. В воздухе всегда есть звуки, даже когда кажется, что кругом тишина…
– При любых сомнениях падаем.
– Во время движения постоянно высматриваем возможные укрытия на время обстрела: окопы, блиндажи, ямки, люки, подвалы, даже колеи от транспорта. Чем глубже, тем лучше.
– Никогда не бегаем от взрывов – осколки быстрее. Упал, переждал прилëт, осмотрелся, увидел рядом ямку, пополз к ней.
– Успеваем, ребята, двумя глазами смотреть под ноги – тогда увидим все растяжки и мины.
– Копаем окоп поглубже, еще глубже, а когда совсем глубоко, то еще на штык для надежности. Копаем на ширину плеч. В слишком широкий может и залететь… Окопы на передке без конца и края. В окопах и блиндажах вы будете воевать и жить. Но сверху жилые окопы выдает мусор – консервные банки, пластиковые бутылки, упаковки сухпайков. По кучам мусора с «птичек» противник определяет, где цель будет пожирнее, и мины полетят туда. Поэтому, ребятки, мусор – в чёрные мешки и закапываем в стороне…
Как же он был прав!
Это и ещё многое другое он успел нам передать. И вроде бы простые слова, но говорились они так, будто он извинялся за всё, что нам придётся пережить на войне… За все эти падения и ранения, контузии и лишения конечностей. Как будто за всех извинялся. И за своих, и за чужих, за всех, даже за тех, кого нам ещё только предстояло встретить на войне. Никогда не забуду этот его тёплый взгляд лучистых рязанских глаз…