Москва-Париж - стр. 15

Вера тогда ещё не знала о моём решении поехать из лагеря на СВО. Зато теперь я уже хорошо знал, что воевать – это на самом деле про то, как можно ежедневно разыгрывать свою жизнь в рулетку. Причём почти осознанно. Некоторым вскоре даже начнёт нравиться такой риск. Наверное, это такая адреналиновая зависимость, похожая на игроманию. Я же поначалу буду инстинктивно держаться поближе к тем, кто умеет выживать. Смотреть, что они делают, и пытаться подражать – наверное, главный совет для новичков на передовой. Чем быстрее адаптируешься, тем дольше проживёшь.

В конце концов командование решило оставить нас на месте и никуда не перемещать. Пришёл приказ: оборудовать новый опорник в двухстах метрах от того, который мы захватили. Нашего проводника назначили командиром отделения, то есть «комодом». Сначала мы ничего не знали о нём кроме того, что он был «вольным», то есть, в отличие от нас, сам пришёл на эту войну с воли и уже успел повоевать ещё до нашего появления здесь. На нём был камуфляж с расцветкой «мультикам», который мы видели почти на всех вольных инструкторах и командирах. А ещё чувствовалась в нём какая-то уверенность в чём-то очень важном и не подлежащем сомнению. То есть на зоне про такого наверняка сказали бы «правильный пацан».

Но здесь была не зона, и люди, которые сюда попали вместе со мной, в основном долгое время играли с собой и государством в кошки-мышки. Их основной целью, а для кого-то и потребностью, были необходимость обманывать, хитрить и выживать. Некоторые при первой же возможности собирались заниматься этим и здесь. Но очень скоро все они поймут, что это здесь не работает и тут так не выжить.

Нам часто доставались самые крайние позиции во всём взводе, недалеко от соседей справа. Через какое-то время мы уже научились быстро затекать на укропские позиции после того, как хорошо отработает арта из взвода огневой поддержки, и вражеские окопы становились нашими. Но украинцы всегда стремились вернуть себе потерянные блиндажи и траншеи, поэтому вскоре начинался обстрел с их стороны, после которого обычно случалась контратака. Ночами пацаны из группы эвакуации приносили нам БК, еду, воду и забирали раненых. Да! Только раненых. Я ничего не сказал про убитых. Целых три недели их не было совсем. Мы сами не могли поверить, что такое может быть у нас, у новичков на передовой. Даже командир роты приходил, удивлялся. Сам Сглаз объяснял это тем, что мы просто такие везучие или пока не понравились смерти, и она не хотела нас забирать.

Объяснение так себе, но как ему это удалось, нашему командиру? Периодически нам закидывали новых людей взамен выбывших на время «трёхсотых». Почти все новенькие были «кашниками». Мы почему-то называли их детским словом «пополняшки». Все они были разными, и со всеми Сглаз, наш первый командир, умел находить общий язык, знал, как доходчиво объяснить то, что нужно знать и понимать. А главное, он буквально заражал своим духом неподдельного братства, честности и справедливости. И делал это как-то легко и просто, не мучая недоверием и подбадривая смеющимся взглядом.