Москва Ква-Ква - стр. 43
«Девушки, вы поднимайтесь наверх, а мы с Кирюшей немного погуляем», – вдруг распорядился Ксаверий Ксаверьевич. Жена и дочь знали, что, когда он говорит таким тоном – что случалось крайне редко – лучше не возражать. Кирилл этого не знал.
«В чем дело, товарищ генерал?» – спросил он.
Ксаверий отогнал вновь мелькнувшее желание дать жениху по шапке, или, вернее, по загривку, да так, чтобы тот слегка сплющился.
«Дело в том, мой друг, что твоя античная поэма представляется мне очень опасной».
«Опасной для юношества?» – делано рассмеялся Кирилл.
«Да нет, для автора», – суховато уточнил академик.
«Для автора мифа или для версификатора?» – с еще большей искусственностью хохотнул поэт. Он вдруг почувствовал слабость в ногах.
«Перестань ёрничать! – оборвал его Ксаверий. – Ты, кажется, всерьез вообразил себя гражданином утопической республики, о которой ты постоянно поешь канцоны нашей девчонке. А между тем мы живем в реальном мире, в середине двадцатого века! Прошло всего лишь шесть лет после Постановления ЦК о журналах „Звезда“ и „Ленинград“. Всего лишь семь лет с конца войны. Может быть, кому-то в вашем Союзе писателей кажется, что подходит время поблажек, однако никто не отменял борьбы против космополитизма, за наше национальное достоинство. Мы собираемся нести свет, очищать горизонт, а ты в этой поэме пишешь о мраке. Твой герой идет в полном мраке, а в глубине этого мрака его ждет сгусток мрака, который убивает всех, кто идет по лабиринту. Ты что, вот пишешь так свои вирши, снабжаешь их диковинными рифмами и не отдаешь себе отчета, что такое этот мрак, кто такой этот Минотавр, этот сгусток мрака?»
«Ну и разгулялось у тебя воображение, Ксава, – пробормотал Кирилл. – Послушай, давай присядем, у меня от твоей зловещей трактовки поэмы, ей-ей, задрожали коленки».
«Именно так будут трактовать ее те, кому полагается это делать. Если, конечно, тебе удастся ее напечатать, – сказал Ксаверий. – А если не напечатаешь, но будешь читать на публике, ее будут трактовать те, кому полагается заниматься другими делами».
Они сидели на длинной скамье недалеко от центрального подъезда. У дверей там стояли шофер Кулачков и спецбуфетовцы Нюра и Фаддей. Охрана засекреченного ученого ни на минуту не прекращалась. Проходила и обычная жизнь. На другом конце скамьи две пожилых дамы в каракулевых манто вместе со своими болонками рассматривали фотокарточки и весело хохотали, что твои молодухи. Мимо скамьи с пинчером на поводке прошел рослый юнец в чрезвычайно узких брюках и с большим, словно проволочным, начесом надо лбом. Он поклонился: «Добрый вечер, Ксаверий Ксаверьевич». Новотканный кивнул ему в ответ. «Кто это?» – спросил Кирилл. У него почему-то улучшилось настроение при виде юного стиляги с пинчером. «Это сын моего коллеги, академика Дондерона», – ответил Ксаверий.