Морская душа - стр. 39

– Геометрия – наука абстрактная, а снаряды – вещь конкретная, – хмуро сказал комиссар. – Если да если… А если вы влепите в «Посыльного», то запахнет не геометрией…

– Какая уж тут геометрия, сплошной трибунал, – удовлетворенно подсказал флагманский штурман.

Флагарт покосился на него взъяренным взглядом и пошевелил подбородком в воротнике кителя.

– Это невозможно, – ответил он комиссару твердо. – Самое худшее, что может произойти, – это если корабль пойдет не по заданной окружности, а по какой-нибудь изобаре. Штурмана у нас нынче свихнулись на метеорологии, и если они плавают так, как предсказывают погоду, тогда уж я не знаю, куда снаряды упадут. Во всяком случае, не в «Посыльного». Я на него готов сына посадить.

– Сын – это ваше частное дело, дорогой товарищ, – сказал комиссар недовольно. – Это романтика, а я требую гарантии.

– Андрей Иванович однажды гарантировал, – ядовито заметил флагштур, отмщая метеорологию, – а за быка все же платить пришлось…

Бык, и точно, был разделен на килограммы шестидюймовым снарядом при опытной стрельбе по болоту: снаряд взял левее болота по причине опечатки в таблицах. Флагарт нагнул голову, подобно упомянутому быку при жизни, и горло его издало звук, похожий на ревун перед сокрушительным залпом. Но командир бригады прервал завязавшийся междуведомственный бой протянутой над чертежом стрельбы рукой.

– С одной стороны, – сказал он, повернув руку ладонью вверх, – нельзя не признаться, что стрельба малопривычная, даже, может быть, совершенно новая. Но, с другой стороны, – здесь он повернул руку ладонью вниз, – с другой стороны, нельзя не сознаться, что метод этот изучить интересно, даже, может быть, необходимо. Французский флот этим методом стреляет давно и очень успешно, о чем даже печаталось в «Морском сборнике»…

Флагман посмотрел по очереди на всех собеседников и сказал, ставя в конце совещания точку:

– Стрелять будет «Низвержение». Пристрелку начнет кормовая башня.

Башенный командир Затемяшенный был женат всего полтора месяца, в течение которых приезжал домой три раза – когда на сутки, когда всего на вечер. У жены были необычайно хрупкие плечи, и когда они жалобно вздрагивали в рыданиях – это было совершенно непереносимо. Плакала же она с начала семейной жизни три раза, по числу отъездов Феденьки.

Поэтому нет ничего удивительного, что в этот июльский вечер хрупкие плечи и великая жалость юного сердца временно выключили из сознания Затемяшенного тяжкий контур линкора и вверенную ему кормовую башню. В двадцать три года июльские вечера темны и медлительны, а ночи – стремительны и солнечны. Когда метафорическое солнце любви превратилось в реальное, изучаемое космографией, часы показывали шесть – час, означенный в корабельном расписании словом «побудка», и едва хватило времени добежать до первого прямого парохода.