Морпех. Ледяной десант - стр. 23
Взрыв. Снова взрыв. Перерыв в пару-тройку секунд. Взрыв. Взрыв. Пауза. Взрыв. Пауза. Взрыв.
И только сейчас, всем телом вжимаясь в промерзшую наковальню новороссийской земли, по которой с безжалостным постоянством долбил исполинский молот немецкой батареи, впервые оказавшийся под артобстрелом Степан вдруг осознал, что именно он видел во время раскопок. И почему поисковики говорили, что в окрестностях города грунт в буквальном смысле нашпигован металлом. Вот этим самым металлом, который сейчас с нежным журчанием падал на занятые советскими морпехами бывшие фашистские окопы. И еще старший лейтенант неожиданно поймал себя на мысли, что точно не уверен, гаубицы по ним лупят или минометы: слух отшибло после первых же разрывов, так что пойди пойми, журчит оно или воет…
Взрыв. Взрыв. Взрыв. Оглушающая звенящим беззвучием пауза и противный металлический привкус во рту. Взрыв. Взрыв. Короткая передышка. Взрыв. Взрыв. Взрыв.
Аникеев все-таки не выдерживает, что-то иссупленно кричит (сквозь напрочь забитые уши не пробивается не один звук, кроме бесконечного глухого бумканья новых разрывов) и пытается встать. Но опытный старшина вовремя хватает его за поясной ремень, дергая назад и прижимая в земле.
И неожиданно наступает тишина.
Настоящая, а не звенящая в ушах тишина. Нет, противный, проникающий куда-то под самую черепную коробку комариный звон никуда не уходит, лишь меняет тональность. Старлей инстинктивно трясет головой, словно это может помочь. Осторожно приподнимается. С каски и бушлата сыплется земля, рот и нос забиты пылью. Неужели все закончилось? Интересно, сколько времени прошло? Час, два, больше? Нет, понятно, конечно, что глупость, что прошло от силы несколько десятков минут, но подсознание не верит, убеждая в обратном…
Левчук что-то говорит, и Степан неожиданно осознает, что уже начал его слышать:
– Впервой, что ли, говорю, под обстрел попал, лейтенант?
Морпех согласно кивает, судорожно, до рвущего горло кашля отплевываясь. Странно, вроде и земля мерзлая, а во рту – сплошная пыль, словно летом. И слюна вязкая, коричневая такая, будто шоколадный батончик сжевал. Вот только вкус у этого батончика больно уж странный.
– Тогда понятно, когда в первый раз, оно завсегда страшно. Я, тарщ лейтенант, честно вам признаюсь, когда впервые под германскими фугасами полежал, едва того, под себя не сходил. Причем сразу в обоих смыслах. Одно удержало – позориться перед товарищами уж больно не хотелось. А после и вовсе не до того стало, когда немец на наши позиции попер. Он-то, дура, считал, что с земелькой нас качественно перемешал, а мы ему так дали, что еще почти сутки позицию держали. Далеко это было, под самой Москвой. Ну так чего, оклемались? Держите-ка вот фляжечку, рот прополощите да водички глотните. Немного только, когда еще доведется новой набрать.