Морфин. Фантом любви - стр. 34
– Спасибо.
Меня действительно быстро согрела его компания и наш разговор. Он поначалу всегда казался таким хмурым, но пока что мне удавалось быстро вызвать на его лице улыбку. И я думаю, он не пожалел, что взял меня в ученицы. По крайней мере, теперь ему есть, с кем вечерами пить чай.
– Надо бы придумать, как я могла бы с тобой связываться, а то без телефона это совсем не годится. Не голубями же тебе письма слать.
Допивая чай, я еще немного позадалбливала его своими вопросами, но напрямик спросить так и не смогла. Наверное, и не стоило. Когда чашки наши опустели, он предложил мне еще, но я отказалась. Не хотела, чтобы мои родители волновались, да и телефон, спрятанный в кармане джинсов, время от времени вибрировал. Наверняка сообщения от моего бойфренда. Но, так как мы повздорили недавно, я могла себе позволить включить режим недотроги и немного поизмываться над ним своим молчанием.
– Спасибо за чай и компанию, думаю, мне пора.
– Обращайся, – с улыбкой произнес он и первый встал из-за стола.
Проводив меня до двери, он удостоверился, что я ничего не забыла, и пожелал хорошо добраться домой.
Я шла на трамвайную остановку неподалеку от его дома и прокручивала в голове фотографии, которые увидела. Я не узнала, что случилось, но судя по всему, он очень любил эту женщину. Я надеялась, что он когда-нибудь мне все же расскажет о ней сам. А пока что это было не мое дело.
Я дождалась трамвая и, сев на семерку, идущую ко мне домой, наслаждалась видом ночного Подола. Ах, как не хочется идти завтра в школу… Опять видеть этого Влада. Вспомнив о нем, я достала мобильник и не ошиблась – это его сообщения приходили во время нашего с Вовой чаепития. Я прочла их все и, ничего не ответив, опять воткнулась в окно, за которым огнями рассыпался ночной Киев.
Я принял душ, надел халат и вернулся в кресло у камина. Со всей трепетностью закрыл коробку и вернул ее на привычное место. Далее взялся за картины, стоявшие рядом, и расставил их в мастерской.
Да, я не сумею с ними проститься. Ни продать, ни выбросить их прочь. Они не смогли бы поместиться в той же коробке. Оставив их на виду, я обнажу наши с Мариной чувства, что жили в этих работах. И если Геннадий Васильевич говорит, что картины умрут вместе с художником, если их не вывести в свет, – что ж, невелика потеря. Я не считал себя особым талантом. Так, посредственный ама́тор с чувствами все еще влюбленного мужчины. Возможно, навеянные воспоминания вдохновят меня к большему.
Жизнь – это решения. И мое решение – не отпускать ее образ из своего сердца. Пока смогу удерживать ее рядом с собой, до тех пор буду знать, что она все еще здесь, что мы все-таки вместе.