Монстры Лавкрафта (сборник) - стр. 39
– Скоро возвращаетесь домой? – Октавия выжимала воду из мочалки мне на плечи. – Обратно в Старые штаты?
От нее приятно пахло. Там от всего приятно пахло – розами и лавандой.
Я не знал, какой это был день. На панели из тикового дерева опустились тени. Это место было популярным в пятидесятых. Хорошее, должно быть, было время, когда Запад все еще был Диким. Мои губы опухли. У меня был жуткий отходняк – будто с неба на меня кусочек скалы упал.
– Ага. А вы? – сказал я.
Я понял, что снова начал страдать навязчивой идеей – возможно, даже хуже, чем когда пристрастился к опиуму. Каждый раз, когда мои зрачки расширялись, меня бросало в дарвинистские иллюзии. В состояние фуги, в котором цепочка человеческого рода быстро развивается из первой неразумной амфибии, выбравшейся на берег, во множество сутулых приматов, которыми кишат меняющиеся пейзажи, а затем превращается в безумные массы людей в пальто и платьях, населяющих каменные и стеклянные мегаполисы Земли. У меня кружилась голова.
– Я могу уехать в любую минуту.
В ушах по-прежнему звенело. Может, так было всегда.
Вершина холма, обезглавленная во время грома и пылевой бури, превратилась в пятнышко. Валуны уменьшились до разбитых кусочков, кружащихся вокруг меня, – меня чудом не стерло в пыль. Неужели это был я, словно Самсон, сражающийся с филистимлянской армией? С каждой каплей ароматического воска все становится еще менее реальным. Мои глаза стали влажными. Я отвернулся, чтобы Октавия этого не заметила.
– Сегодня заходил Томми Маллен. Вы все еще ищете его, верно?
– Вы его видели?
– Не-а. Кавана разговаривала с Дальтоном Бамоном. Он упомянул, что видел Томми на улице. Тот помахал ему, зашел в переулок и больше не появлялся. Может, боится, что вы возьмете его на мушку?
– Возможно.
Октавия продолжала:
– Глинна слышала, будто Лэнгстон Батлер умер. Прямо во сне. Полагаю, китаезы устроили ему церемонию. Преподобный Фуллер говорил что-то насчет поездки в «Сороковую милю», чтобы проследить, что профессора похоронят по-христиански, – она замолчала, продолжая разминать мою шею стальными пальцами, а затем добавила: – Мне очень грустно. Профессор был хорошим человеком. Вы знали, что он проработал костоправом три или четыре года? Помогал забеременевшим девушкам. Он был нежным, как отец. Но потом появился Кэмпион, и профессор скатился по наклонной. Очень жаль.
Я улыбнулся кисло и безрадостно.
– Но ведь его работа не ограничивалась одними абортами. Батлер помогал и детям, не так ли? Тем, которые родились здесь, на ранчо.
Октавия не ответила.
Этим детям проституток, которых выбрасывали в смоляные шахты, этим крохотным крикунам, задушенным в хтонических глубинах. Я рассмеялся: