Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе - стр. 34
Однажды Мишка решил показать свои семейные фотографии. Там были Мишка маленький, Мишка большой, бабушка, дедушка, Мишка с мамой, какие-то еще родственники, дом, собаки и коты. Листая, мы наткнулись на вложенную между страниц альбома фотографию мужчины, отдаленно напоминающего самого Мишку. Мишка попытался быстро спрятать ее между другими страницами, но я успела спросить, кто это, и взгляд его стал мрачным. На черно-белом снимке мужчина сидел за накрытым праздничным столом. И стол, и сам мужчина были какими-то неухоженными. Тарелка с салатом, бутылка, стаканы вместо торжественных бокалов, неприятный масляный взгляд, отекшее лицо, довольная, но какая-то кривая улыбка, обнажающая кривые же зубы. Однотонная светлая рубашка, небрежно распахнутая на груди, приоткрывала довольно крепкую, возможно, спортивную фигуру. Он был пьян.
– Это отец. Мама развелась с ним давно. Он пил и гулял. Однажды она его с какой-то теткой застала, – сказал это и сразу убрал фотографию.
Я хотела спросить, где он сейчас, но не решилась. Стало грустно. И Мишку жалко. Хорошо, что хоть дедушка у него есть.
Мишка долистал альбом и убрал его на пол. Мы сидели и молчали. Говорить не хотелось. Еще одна тайна ушла.
Неожиданно в его руках оказалась расческа.
– Аль, ты можешь распустить волосы?
Я удивлялась, какие иногда неожиданные идеи приходили ему в голову! В то время у меня еще была длинная толстая коса, и, по правде говоря, возиться с ней всегда было лень. Тем более скоро надо будет домой собираться, хотя очень не хотелось. За стеной забормотал телевизор.
– А как я потом домой пойду? У меня самой не получится ее заплести.
– Ну распусти, пожжжжалуйста, – прожужжал жалобно Мишка.
Я умела сама себя заплетать, но получалось всегда неаккуратно, с «петухами», и мама сразу бы это заметила и начала бы расспрашивать. А я точно бы не захотела ей это объяснять.
Но Мишка уперся.
– Не бойся. Я тебя потом заплету. Я правда умею.
Мне стало смешно. Мишка заплетает косы?!
– Зачем тебе?!
– Я так давно хотел… Чтобы как будто все твои волосы – мои… Чтобы… Короче, хочу тебя расчесать, и все. Ну пожалуйста.
Это было так необычно и странно. Как будто он вот так просто предложил мне… раздеться для него. Я рассмеялась, чтобы он не заметил моего смущения от собственных же мыслей. И распустила косу.
И он принялся расчесывать. Волос было очень много. Длинные, они струились по моей спине и ниже – закрывая попу, ложились на диван. Когда-то в детстве прохожие останавливались на улице и просили разрешения у взрослых потрогать мою косу. Я рассказала Мишке. Он слушал и расчесывал, иногда расческа застревала, и он, пытаясь справиться со спутавшимися волосами, больно их дергал. Я ойкала, он смущенно извинялся. Это было похоже на какой-то ритуал. Мы оба были сосредоточены: он – на своем занятии, я – на ощущениях и мыслях. Мама тоже иногда расчесывала меня перед тем, как заплести косу, но чаще просто приглаживала, разделяла на три равные части и заплетала. Но с мамой было не так.