Монашеский Скит - стр. 28
И первая мысль, которая придет тебе после молитвы, – от Бога.
– Обязательно ли молиться только «чужими» заученными словами?
– Нет, Господу угодны все слова, идущие от сердца, но чтение известных молитв связывает нас с их творцами – святыми подвижниками, помогает обрести их высокий духовный настрой. Ведь и сам Спаситель на Кресте молился словами известных в то время псалмов.
Многим людям трудно согласиться с тем, что жизнь и молитва – неразделимы. Поддавшись суетному бытию, мы уверовали, что суета и есть жизнь, а молитва – нечто отдельное, требующее особого настроя и времени, которые нам не удается создать и найти.
Все это ложное представление о жизни и молитве, Антропос. Окружающий нас мир сотворен Богом, и молитва не отделяет нас от жизни и ее Творца, а позволяет ощутить присутствие Божие в каждом мгновении дарованного нам Господом дня. Человек, начиная день, испрашивает в молитве благословение Божие на то, чтобы дела его совершались согласно воле Божией, по Его заповедям, по законам любви, сострадания, просветленного разума и горячего сердца. Согласно этому молению нам и надлежит жить. Если это так, то разве следует возводить раздел между жизнью и молитвой? Да, согласен, так жить нелегко. Это труд души, и не всегда он удается, а потому вечером, представ перед Господом на молитве, нужно благодарить Его за все, что удалось совершить по Божиему изволению, и оплакивать покаянно свое несовершенство, свои ошибки, молясь о себе и ближних своих…
Беседа помогла мне сделать первые правильные шаги на нелегком молитвенном пути.
Советам отца Дорофея я следую и до сих пор.
Миновало несколько месяцев моей монастырской жизни. Однажды, подметая сор в монастырском саду, я познакомился с братом Петром.
Мне не спалось, и я решил взяться за назначенную на этот день работу в предутренних сумерках. Неторопливыми взмахами метлы подгонял опавшие за ночь листья, сметая их в большую кучу, которую собирался вывезти за ограду на стоящей рядышком тележке.
На востоке забрезжил рассвет, и я остановился полюбоваться узенькой полоской зари. Вдруг позади меня что-то с грохотом упало. Послышался слабый вскрик: «Господи Иисусе!»
Повернувшись, я увидел послушника. Он в растерянности взирал на рассыпавшуюся вязанку дров, которую нес на кухню трапезной.
– Господи, помилуй! – повторил он, и меня поразило мягкое южнорусское «г» в его говоре.
– Русский? – невольно спросил я.
– Да не. Казак. С Дону мы, – отозвался он. – Одначе чего ты тачку свою посреди дороги поставил? Я вот сослепу и не разглядел…
На этих словах мы закончили поиски виноватых и принялись дружно собирать рассыпавшуюся вязанку.