Размер шрифта
-
+

Мон-Ревеш - стр. 40

впервые, и как в тот день, когда она пыталась прочесть эту газету в последний раз. Ее мягкое кресло резного дерева, окрашенное в темный цвет, все еще стояло у камина; подушка, вышитая ее слабыми руками, казалось, ждала прикосновения ее исхудавших ног; решетки для углей, увенчанные позолоченными медными колпачками, все еще ярко блестели в пустом и темном очаге; потускневшие, попорченные сыростью зеркала почти перестали давать отражение, в них виделись лишь смутные, как призраки, фигуры. Единственным живым существом в этом святилище был старый попугай, поседевший до белизны; он спал на жердочке и, разбуженный солнечным светом, хрипло закричал, как бы жалуясь Манетте на то, что его потревожили раньше времени.

VI

– Не понравился ли случайно дамам из Пюи-Вердона этот ужасный попугай? – спросил Флавьен.

– Попугай! – воскликнула испуганная Манетта. – Попугай нашей госпожи! Старый друг, при котором она родилась, который видел, как она умерла, и, может быть, увидит, как умрут присутствующие здесь молодые люди! Эта птица, господин граф, принадлежала вашей прабабушке; судя по сохранившимся в семье бумагам, ей уже более ста лет!

– О-о, – сказал Тьерре, снимая шляпу, – это становится интересным; господин долгожитель (тут он низко поклонился попугаю), позвольте засвидетельствовать вам мое почтение. Вы, наверно, многое знаете; готов побиться об заклад, что вы могли бы спеть нам балладу на смерть маршала Морица Саксонского{25} – ведь вас, несомненно, научили и петь в дни вашей молодости.

– Увы, сударь, он знал столько, что не помнит больше ничего. Он уже давно не говорил, когда…

– Что – когда? – пораженный волнением Манетты, спросил Флавьен.

– Тише, тише, господин граф, он встряхнулся, он почистил перья, он напыжился… Сейчас он скажет их, эти единственные слова, которые затвердил и которые помнит по сей день. Ну, Жако, раз уж тебе надо сказать… «Друзья мои…»

– Друзья мои, – хриплым и жалобным голосом сказал попугай, – друзья мои, я умираю!

– Как печально, – сказал Флавьен, – и кто же научил его этим словам?

– Увы, сударь… – И глаза Манетты наполнились слезами.

– Послушай, Крез, – сказал Тьерре, не слишком интересовавшийся переживаниями Манетты, – стало быть, дамам понравился попугай? Это в самом деле интересно: столетняя птица – настоящий памятник.

– Дамы говорили о птицах, о множестве птиц, – ответил Крез.

Манетта рассердилась:

– Других птиц здесь нет, и господин граф его не отдаст! Послушайте, послушайте, что он говорит, бедняжка!

– Я умираю! Я умираю! – повторил попугай с каким-то ужасающим хрипом.

Страница 40