Молот Тора - стр. 65
С этими словами Профессор осушил рюмку и стал запивать пивом.
– Вы заявление уже написали? – поинтересовался Ведущий.
Сенявин, не отрываясь от стакана, покачал головой.
А Драйвер вдруг подал голос:
– Сволочи! Гады и сволочи! Ректор ваш сволочь. И студенты гады ползучие! Такого профессора, такого умника!.. Да будь я ректором вашего сраного университета, я бы вас!.. – С этими словами Петрович выскочил из-за руля, повернулся к Сенявину и вытянул вперед обе руки: – Я бы вас на руках носил! Вот так! От всех защитил! Бляди немытые!
Профессор сначала нахмурился, потом расхохотался. И вместе с ним засмеялся Ведущий. Похоже, оба живо представили, как маленький тщедушный карел будет носить на руках высокого, широкоплечего и тяжелого Андрея Владимировича.
Отсмеявшись Сенявин допил пиво, сел на скамью и сказал:
– Похоже, теперь на все ваши вопросы ответил.
Драйвер вернулся за руль.
Трулль влюбленно смотрел на Сенявина и думал: «Сколько же он может выпить? Ни в одном глазу… Разве что глазки мутными стали».
Помолчали.
Тут Митя закашлялся. А когда кончил кашлять, сообщил:
– Вот видите, глаза открыл и сразу же началось… Но хочу вам сказать. Нации не умирают. Они – часть единого человечества. Они по своим склонам Великой Горы, Западному, Южному и Восточному, своими путями, или дорогами, или тропами восходят к вершине. На всех путях есть… их по-разному называют: ступени, станции, стоянки; историки называют периодами. Но мне больше нравится суффийское слово «макамы». И движутся, собственно, не нации, а то, что немцы, наверное, назвали бы гештальтами, а греки – эйдосами.
Потягивая пиво, Сенявин покосился на Сокольцева, поморщился и спросил:
– Вы это к чему? Я что-то совсем не понял.
– Эти эйдосы, или образы, – невозмутимо продолжал Митя, – постоянно меняются. Или преобразуются. Точнее сказать, претерпевают метаморфоз… И этот метаморфоз происходит в них постоянно, а не только при смене их возраста или на переломных моментах истории.
Тут Профессор скривился, как будто откусил от лимона.
– Поэтому и говорю, нации не умирают, – вещал дальше Сокольцев. – Тем более такие великие, как Россия. Перерождаются – да. И смешиваются на перекрестьях, иногда до неузнаваемости меняя свой внешний образ. Но их эйдос живет. Как живет в нас и в других народах образ Древней Эллады, или Древнего Рим, или Древнего Вавилона. У каждого эйдоса – своя судьба и своя карма. Но своя единая карма есть и у человечества…
– Ну, наконец-то, Дмитрий Сергеич! – перебил Профессор, вновь путая Митино отчество. – Я жду – не дождусь, когда же про карму будет. А вот и она, родненькая, буддистская наша!