Мольберт в саду Джоконды - стр. 47
Вернее даже, к Телу.
Сам являясь хищником, он утратил хватку, потерял бдительность – и оказался слопанным еще более крупными и безжалостными монстрами бизнеса и политики.
Поэтому ему пришлось на какое-то время даже покинуть Москву, затаившись в своем швейцарском шале, переждать бурю рейдерских захватов своих предприятий и ураган судебных преследований, договориться с теми, кто уже активно дербанил его бизнес-империю, о том, что же останется ему самому, попытаться реактивировать старые связи и минимизировать потери.
Он не был ни плохим бизнесменом, ни плохим стратегом, просто время его прошло, и Воротыйло, смирившись с этим, что далось ему гораздо легче, чем ожидал он сам, заключил кулуарную сделку, перестал являться фигурантом ряда уголовных дел, уступил филейные части своей и без того зажеванной и отчасти даже переваренной уже кем-то гораздо более могущественным бизнес-империи и, сохранив кое-какие активы в виде одного или двух не самых крупных банков, провинциальных судоверфей и пакета акций чего-то сталелитейного, а также всю свою российскую и зарубежную недвижимость и, что важнее, иностранные счета, решил уйти на досрочную пенсию.
Для этого он первым делом развелся со своей супругой, тогда даже еще не третьей, а всего лишь второй (первая, с которой она заключил скоропалительный брак в студенческие годы и тогда же развелся, внимания не заслуживает), матерью его взрослых уже детей, причем развелся шумно, с привлечением желтой прессы и интернет-сообщества.
Причем намеренно, ведь развод мог состояться тишайше, потому как, перейдя в свои неполные пятьдесят пять лет в разряд приватье, Воротыйло открыл для себя новую стезю: наслаждаться своими богатствами, ведь даже после ухода из большого, даже очень большого, бизнеса не по своей воле он был крайне состоятельным человеком, сохранив то ли пару, то ли даже тройку-пятерку заработанных до этого непосильным олигархическим путем миллиардов в иностранной валюте, принимать участие в тусовках высшего общества как в Москве, так и за границей и, вообще, стать героем бульварных изданий.
Видимо, этой сомнительной славой пожилого плейбоя он компенсировал потерю своего былого влияния и бизнеса.
– Спасибо, Мона, – поднял на меня свои темные, глубоко посаженные глаза Воротыйло, когда я на серебряном подносе подала его четвертой супруге столь желанный апельсиновый сок.
Та же, строча сразу на трех мобильных, надула накачанные губы:
– Фу, с мякотью! Ты же знаешь, Мона, что с мякотью я не люблю! Пусть принесут без мякоти. Немедленно