Мольберт в саду Джоконды - стр. 2
– …Ну и, конечно, «Мону Лизу»! – завершила свою тираду Лиза и поцеловала Степу в нос. – Как же без нее!
Степан, усмехнувшись, привлек к себе девушку и, целуя и в нос, и в лоб, и в щеку, со смехом ответил:
– Понимаю, какая поездка в Париж без Лувра и какое посещение Лувра без «Моны Лизы». Но, Лизок, я ведь ее уже видел, и не раз!
Девушка, и не думая вырываться из объятий своего молодого человека, а в скором будущем – и мужа, ответила с наигранной обидой:
– Ну да, ты-то в Париже уже в который раз? В третий?
– В четвертый… – охотно подсказал ей Степа, и Лиза, скорчив смешную рожицу, которая, однако, удивительно подходила к ее подвижному, веснушчатому, окаймленному рыжими локонами личику, протянула:
– Ну вот, видишь! В четвертый! И это в свои-то двадцать три года…
– Скоро в двадцать четыре! – заявил солидно Степан.
Лиза с хохотом возразила:
– Не скоро, а через целых пять месяцев! Ну да, ты ее видел, но я-то нет! Или ты не хочешь, чтобы я ее увидела?
– Останешься разочарованной, Лизок. Небольшой зальчик, забитый чуть ли не под завязку туристами, в последние годы в основном китайскими, у каждого из которых в руке по два смартфона. Шансов приблизиться к стене, на которой висит «Мона Лиза», у тебя изначально нет. К тому же это в нашем воображении большой портрет, а на самом деле маленькая такая картинка. К тому же защищенная пуленепробиваемым стеклом, в котором отображаются все эти толпы туристов, а с недавних пор еще и отгороженная особыми перилами, которые держат всех зевак на почтительном расстоянии от шедевра Леонардо. Мы потопчемся на пороге зала, увидим что-то темное, в массивной раме, за отбрасывающим блики стеклом, вот и все. Ты уверена, что ради этого стоит идти в Лувр? Может, займемся в Париже чем-то более приятным?
Последующие минут двадцать, если не все тридцать, они и в самом деле занимались чем-то гораздо более приятным. Наконец, Лиза, легонько оттолкнув от себя ненасытного друга и будущего супруга, поднялась с большущего дивана, стоявшего в гостиной, и подошла к прикрытому ставнями высокому окну.
– Вот это да! – воскликнула девушка, раздвинув шторы и открыв ставни. – Это же настоящий Париж!
Степа, мурлыкая, подошел к Лизе со спины и, щекоча ей поцелуем затылок, произнес:
– Ну да, мы ведь, Лизок, с сегодняшнего утра в Париже!
А вид был в самом деле потрясающий: серо-белые, словно в дымке, особняки, на углу – прелестное кафе, где в плетеном кресле восседал пожилой господин с красным шарфом вокруг шеи и в чудном черном баскском берете, неторопливо почитывая газету и попивая из небольшой чашечки кофе, чуть дальше – ювелирный магазинчик, из которого выходила пожилая, облаченная, несмотря на теплую сентябрьскую погоду, в шубу из сказочного черно-белого зверя пожилая мадам, державшая в одной руке (сплошь в золотых браслетах) поводок, к которому была прикреплена крошечная, противная и наверняка злобная собачонка, а в другой (сплошь в драгоценных перстнях) – диковинный длиннющий мундштук с курившейся сизо-бирюзовым дымом сигаретой. Даму, наверняка важную и богатую клиентку, провожал тощий, затянутый в мышиного колера униформу сотрудник, державший в руках ворох пакетов.