Мокрая вода - стр. 59
Глянет на свои руки – неопрятные, заусенцы грубые, траур под ногтями несмываемый, как ты их ни скобли, а всё равно видно – работяга. Он стеснялся своих рук, лишний раз не показывал.
На майские праздники Митяй поехал с корешами на речку. На электричке, потом пешком. Жратвы набрали, водяры – залейся, пивка.
Одно радовало – назад нести не придётся!
Костёрчик запалили. Разговоры, споры – ни о чём. Пивком залились, как междугородний автобус – солярой. Невдалеке какой-то хмырь тёлку молоденькую тискал – проверял, хорошо ли она накачана, упруга ли? Потом ушли они в лес. А Митяй на спор чёрную «Волгу» угнал, так – для потехи. По дачному посёлку поездили.
Чисто, аккуратно, не газовали. Вернулись назад, а тут уже – менты!
И как он ни доказывал, что не было корысти в его действиях, – и назад вернулся, и добровольно сдался. Ещё и выпивку присобачили – езда без прав, в нетрезвом состоянии нестояния.
И рецидив припомнили – судимость первую.
А мужик тот оказался каким-то начальником, шишкой местного розлива. Озлобился донельзя, принципиалку погнал! И слышать ничего не хочет. Мстит, потому что и дома у него скандал, и кралю уже другой тискает.
И пошёл Митяй по этапу – в Главный Российский Университет – тюрягу, аж на девять лет, без скидок и амнистий… «Путём поглощения менее отягчающих, более отягчающими». Статьями приговора, имелось в виду при оглашении.
На том детство и юность резко закончились. Дверца в клетке – захлопнулась громко и надолго.
В мир блатной не совался. Усвоил общие понятия, но в высший круг не стремился. Чужаком себя ощущал, а не хранителем выработанных до него законов этого страшного, незнакомого мира подлых перевёртышей, которые морочили головы пацанам пустой романтикой, мнимым братством, взаимовыручкой.
Изредка посещали небогатые воспоминания. Приходили вместе с толстомясой Зиночкой, такой недосягаемой и желанной во сне. Рассаживались на шконке и терзали память, – словно рана покрылась первой корочкой, а ты её разом и оторвал, вместе с бинтом присохшим. Кровянится она и долго не заживает. Потом шрам на этом месте.
Адрес старый у него был, и он решился написать ей о своих «чувствах.
Ответа не получил.
Мама приезжала. Привозила «кабанчиков», передачки, значит.
Однажды приехала с Маринкой, соседской дочкой – худющей до прозрачности, тихой скромницей. Потом та стала одна приезжать. Обвенчались в храме тюремном, выстроенном и расписанном лубком кособоким – зеками, впавшими в православие от полного безверия, никчёмности и повседневной скуки.
– Ну, что ты во мне нашла? – допытывался Митяй, засыпая на кровати в комнате свиданок, отплывая после соития в сладкое забытьё.