Мокрая вода - стр. 53
Река – граница, а на той стороне – лодка. И сидит в раздумье дедушко – как ему через эту границу перевезти и козу, и капусту, и волка, и себя, не ударив в грязь лицом. Не опростоволоситься – счас же вся деревня узнает, засмеют – до сёмого колена всю фамилию, изустно и в лицах – распозорят! Вперёд – на года!
И у каждого тут – своя жизнь, своя история, биография, а теперь вот – сложилось в общую географию, и как соединить, чтобы всем – на удивление и, на зависть?
Стоят они, смотрят друг на дружку, молчат, у каждого свой интерес, и думка – своя при этом.
Ответственность же – целиком на дедка ложится.
Такой вот – момент истины. И река-судьба, и лодка-судьба, а что потом?
Что может быть потом? Да неинтересно! Волк – в лес наладится, коза – в огород заспешит, а капусту дед – домой отнесёт – не выбрасывать же добрый кочан, плотный и тяжёлый.
– Эка невидаль – кочан! – скажет строгая бабка. Нахмурится – опять безделицу, завалящую приволок, а похваляешься – добытчик!
А дед вспомнит реку – может быть, самую яркую страницу всей своей жизни, и уснёт с улыбкой. Прибережёт для внука историю. Тот ещё не перестал удивляться и тормошит, семенит следом:
– Деда, расскажи, ты же обещал!
Как такому благодарному слушателю не потрафить? Садись – ухи на гвоздик, да слухай – сюда.
Дичится Митяй, зажимается. Она его руку на треугольник кудрявый положила, водит ею: гладь, мол. Как кошка, когда спинку подтискивает под ладонь. Откинулась, легла на спину, груди разъехались влево-вправо. Тело белое, и манкое и отталкивающее, неведомое ощущение, и сладость запретная – так вот оно как?! И всё это, – большое, перед ним раскинулось, и ещё больше сделалось, дыхание перехватило, и страх, и восторг, и огонь дьявольский – жарко стало в один миг, до озноба, как и не был в речке прохладной только что, не плескался в свежести вечерней.
– Иди сюда, – прошептала. – Я помогу. – Пальчикам – нежно так шевельнула.
– У-у-у. – Застонала, задвигалась под ним, навстречу его движению. – Хорошо. У-у-у. – Властно притянула, обхватила сильно руками, ногами, пятки жёсткие от ходьбы по земле, как наждаком по спине потёрла. Потом словно пришпорила Митяя, заторопила, в бреду каком-то странном лопочет: – Хорошо. Ещё, ещё. – Прикусила легонько плечо на самом скате, потом сжала руками, больно, как прищепкой, словно не в себе.
Митяя точно током пронзило. Задышал глубоко, во рту враз пересохло. Погнал ритмично – откуда что взялось, вроде и не учил никто.
Закричала, запричитала, заблажила. Напряглась, вцепилась в бока руками – до боли, до синяка. Выгнулась, как припадочная, глаза прикрыла.