Мокрая вода - стр. 46
Понимал свою бесполезность Митяй. Чудилось ему, словно он чужой – зашёл с улицы, а на него посмотрели вежливо, да и спровадили: – иди, мил человек, без тебя тут разберёмся!
Он прижимался к мамке – она же слабее отца! Смотрел на неё снизу:
– Ну, гляньте, какой же я – чужой, посмотрите внимательно, люди мои родные! Одумайтесь!
Отец говорил:
– О! Уцепился за мамкину юбку, тоже мне – мужик!
Митяю хотелось обнять отца. Вдохнуть несмываемый запах метро. Но отец бросал обидную фразу, булавку предлагал, – к юбке пришпилить мамкиной. Чужим становился, словно специально – отодвигался. И пропадало у Митяя желание быть к нему ближе, прилепиться и радоваться, что у него такой отец.
Возненавидел Митяй скандалы. Предпочитал тихий разговор.
Так и действует лучше, и прислушиваются повнимательней. Он это скоро понял.
Митяй помнил ужас того дня, когда им сказали, что отец – погиб на работе.
Узнал позже – прыгнул под поезд, с мостика, на переходе. Всё рассчитал, знал, что сделать, чтобы без осечки.
Перед этим приходил домой молчаливый, мрачнее тучи. Думал о чём-то сосредоточенно. Складка на переносице, как траншея. На вопросы Митяя, что-то отвечал кратко, глухим, неживым голосом.
Неожиданно поднимал на Митяя глаза – серые, глубоко посаженные. Словно лампочки небольшие включались где-то в тёмной бесконечности тоннеля. Сразу и не определишь, что они там осветили – далеко очень. И от этого становилось необъяснимо тревожно и страшно.
Митяя тянуло к нему, и он не знал, отчего это? Просто оттого, что тот – его отец? И только он один мог объяснить сыну, как мужчина мужчине, самое важное правило, без которого дальше невозможно жить и дышать, Митяй ему поверил бы без всяких оговорок.
В чём могла быть его тайна? Выходить на работу каждый день, водить поезда, гордиться – не тем, что незаменим, а своей полезностью для людей. Какая – невероятная ответственность!
Может, этой ответственности он и не выдержал, надломился, не рассчитал силы. Но он же – взрослый, значит, надо было стоять! Терпеть и стоять, как солдат на посту. Сам же – говорил!
Приехала тётка Акулина. С порога запричитала в голос, до жути:
– На кого ж ты нас покинул, Серёженька-а-а! Посмотри, как жена плачет, сыночек!
Осиротил ты нас, Серёженька-а-а-а! Бросил – сирых одних – в чистом поле!
У тётки похороны шли нескончаемо. Муж, дядя Демьян, работавший пастухом, умер в пятьдесят лет. Крепкий был с виду, не болел, не жаловался никогда, но сгорел в одночасье – что-то с лёгкими. То ли на земле поспал около стада, застудился, то ли от самосада злющего, который сызмальства курил немерено.