Мокрая вода - стр. 27
Но что поделаешь?
Вода-то – мокрая! Что ещё можно к этому прибавить!
Сели вечером на кухне, – прости, говорю, не буду тебе голову морочить! Отпускаю с миром, найдёшь другого человека, ты же красивая – реально, не вру я сейчас!
Но и ты меня – отпусти.
А я – не хочу, говорит, другого, что ж – ты вот так, Борис, от стольких лет совместной жизни отмахнуться надумал, за нас обоих решил? И плачет неслышно, ручейки тонкие из глаз ползут.
Женщина беззащитна и безоружна, когда красит волосы. Трепетна, когда делает макияж, занимается маникюром, строго оценивает результат, предполагает возможные последствия, примеривает их многоликость к себе, воспаряет над бытом. И вот всё это сделано, и наступает решающая минута – что же надеть? И первая вешалка уже вынимается из шкафа…
Прежде любил с улыбкой наблюдать исподволь за этим священнодействием. Теперь – сердце сжалось, словно в сильном кулаке стиснуло его и ждёт, когда же я пощады попрошу. Отступлюсь. И понимаю, что нет моей вины, а она, всё равно – к земле давит. Почему? Потому что вместо настоящего чувства – жалость к ней, не к себе, чего себя-то жалеть? Вот за это себя и казню!
Квартиру – две комнаты, в Новых Черёмушках – оставил.
Перебрался в Бирюлёво. Только чемодан с вещами забрал и машину, «Мазду» десятилетнюю. Что мы нажили за эти годы? Так – ерундой шкафы забили, антресоли. Вроде бы и зарабатывал прилично.
Наткнулся на пелёнки сына. Зачем они, кому? Вырос уже, памперсы сейчас – на каждом углу продают, хоть себе, хоть псу – под хвост! Всё какое-то – не – главное, суетное, беспокойство пустое! Прежде, может, и похвалил бы – вот какая хозяйка рачительная, а теперь лишь досада на всё это старьё не ношенное.
С сыном поговорил.
Он сначала в обидки, вскочил, предатель, кричит. Заплакал, кулаками в грудь стучит, достучаться ко мне хочет, до сердца.
– Разве душа в теле человеческом? – думаю с тоской. – Эту птицу никакие рёбра-клетки не сдержат, никакие канаты и вериги, сама по себе летает, мается, болит. А может, ликует, воспаряет душа? Но это не про нас, и не сейчас! Возможно – потом.
Когда отболит и отвалится, упадёт короста эта больная.
Сын, как будто услышал мои мысли – замкнулся сразу, затих.
– Я, – говорю ему, – всегда тебя учил быть честным. Разве честно жить с человеком, если его разлюбил? Маму уважаю, она хорошая мама. И хозяйка тоже. Но не люблю. А тебя – люблю, это другое, и можешь на меня рассчитывать, общаться и встречаться – будем, и помогу. Родной же, ты мне – на всю жизнь. – Поцеловал его.
Он вдруг перестал дичиться.
Обнялись и сидим, разомкнуть руки страшно!