Мои странные мысли - стр. 51
Он начал чувствовать себя важным человеком и когда при отце вел тетрадь, и когда с удовольствием торговался, опуская гирьки на весы. Их соседи-братья из деревни Имренлер, оборотистые и сильные, которых весь квартал прозвал «бетонщиками», потихоньку начали прибирать к рукам все столовые и буфеты в окрестностях Бейоглу и Таксима. На улицах Ферикёя и Харбийе Мевлют старался снизить цену, чтобы не потерять прежних клиентов, и заводил новых друзей. Один его знакомый паренек из Эрзинджана, которого он знал по Дуттепе и школе, устроился на работу в одной котлетной, где продавали много айрана, в районе Пангалты, а Ферхат был прекрасно знаком с курдами-алевитами из Кахраманмараша, владельцами бакалеи по соседству. Теперь Мевлют чувствовал, что он повзрослел в этом городе.
В школе его «повысили», допустив в подвальную уборную, где собирались школьные курильщики, и, чтобы закрепиться, он стал носить туда сигареты «Бафра». Все знали, что Мевлют зарабатывает, а курить начал недавно, поэтому от него ждали, что он будет даром раздавать сигареты дармоедам. Мевлют пришел к выводу, что в средней школе он слишком восторженно относился к сообществу из уборной, состоявшему из вралей, у которых не было никаких дел, кроме как ходить в школу, и которые, несмотря на это, все равно каждый раз оставались на второй год, нигде не работали и занимались только сплетнями.
Деньги, которые Мевлют зарабатывал торговлей, раньше он отдавал без остатка отцу. Но теперь тайно тратил часть их на сигареты, кино, спортлото и Национальную лотерею.
Здание кинотеатра «Эльязар» было построено на одной из больших улиц между Галатасараем и Тюнелем для армянского театрального сообщества в атмосфере свободы, царившей после свержения в 1909 году Абдул-Хамида[25] (первое название кинотеатра было «Одеон»). Туда в основном ходили стамбульские греки и турецкие семьи высшего сословия. В последние два года «Эльязар» прослыл известным местом, где показывали эротические фильмы. Мевлют садился в темноте на самое дальнее кресло, стараясь не попасться на глаза безработным из нижних кварталов, старикам, печальным одиночкам и неприкаянным вдовцам, стыдясь самого себя (в зале был странный запах смеси несвежего дыхания и эвкалипта), и, пытаясь понять тему очередного пустого фильма, весь сжимался.
В «Эльязаре» не показывали первых турецких эротических фильмов, в которых турецкие актеры снимались в трусах. Фильмы были западными. Мевлюту не нравилось, что, например, в итальянских фильмах из-за турецкого дубляжа помешанная на сексе женщина кажется наивной и глупенькой. Немецкие фильмы вызывали в нем чувство неловкости, потому что сексуальные сцены, которые он ожидал со всей серьезностью, проходили под постоянные шутки героев, словно бы они занимались чем-то смешным. Во французских фильмах его изумляли, даже отпугивали женщины, которые сразу же, не ломаясь долго, ложились в постель. Так как все эти женщины и овладевавшие ими мужчины озвучивались одними и теми же турецкими голосами, Мевлюту казалось, что он смотрит один и тот же фильм. Сцены, ради которых зрители приходили в кино, всегда наступали слишком поздно. Так Мевлют в пятнадцать лет понял, что любовные отношения – это чудо, которое происходит, когда долго-долго ждешь.