Мои порочные звери - стр. 13

Я со стоном открываю глаза. Промаргиваюсь, и взгляд медленно проясняется. У изножья в предрассветных серых сумерках стоит голый Давид. Мамочка моя родная, без трусов. Я не знаю, что меня пугает больше. Его сияющие желтыми огоньками глаза, бугристые мышцы или… Он целится своим “жезлом” прямо на меня, а у меня спирает дыхание от ужаса.

Я и подумать не могла, что мужчины прячут в штанах подобное. Я вижу перед собой дубинку с темным крупным навершием в переплетении вздутых вен. Да ею отбиваться можно от врагов. Да что там отбиваться! Снял портки, и все сами разбегутся. Кто испуганный, а кто пристыженный. Неудивительно, что невеста Давида тянет до последнего. Он просто боится.

— Она не боится, она предвкушает, — хрипло отзывается Давид, и его плоть подрагивает от его слов.

Почему него глаза горят желтым огнем? И почему в нем так мало сейчас человека? У кровати стоит не мужчина. Кто-то иной. Кто-то очень опасный, разъяренный и возбужденный. Я медленно сглатываю. Мой кошмар продолжается и не желает меня отпускать.

— Что ты тут делаешь?

— Это моя комната, — цедит сквозь зубы. — Это я должен спросить, что ты тут делаешь?

— Я не знаю.

— Замолчи, — шипит Давид. — И в глаза не смотри.

Я покорно опускаю взгляд на его достоинство. Приказа же закрыть глаза не поступало, а сама я не в состоянии сомкнуть веки. Меня трясет, и я натягиваю на голую грудь простынь.

— Не шевелись, Аниса, — глухо рычит Давид.

Цепенею, будто его слова сковали меня ледяными цепями. Я в одной комнате с голым мужчиной, который явно не в себе, раз каждый выдох сопровождается тихим и вибрирующим рыком. Я должна бороться со страхом и без боя не дамся.

Стискиваю в пальцах простынь и решительно перекатываюсь к краю кровати, чтобы затем вскочить на ноги. Давид метнувшись ко мне голодным хищником, швыряет на кровать животом вниз, а затем придавливает своим горячим телом.

Чувствую его твердый, как камень, член между ягодиц и раскрываю рот в немом крике. Давид зарывается носом в волосы, хаотично шарится рукой по талии и бедру и рычит. Рычит, как зверюга, и от его рыка сердце сжимается в черную точку.

— Я же сказал, — его сдавленный шепот обжигает ухо, — не шевелись.

Он тяжелый, а его рука скользит по талии к ребрам, а затем дергает за волосы, запрокидывая голову:

— Я невнятно изъяснился?

От его злобного шепота растворяются барабанные перепонки и сознание покрывается черной плесенью. Он такой большой, сильный и горячий, а я под ним маленькая и беспомощная. Я его жертва и трофей, и он имеет право сделать со мной все, что ему угодно.