Мохнатая лапа Герасима - стр. 6

В ресторан же ходить бизнесмен категорически отказывается.

– Понятия не имею, кто и как готовил там котлеты, – объясняет он жене. – Повар вымыл руки? В каком он сегодня настроении? Может, в дурном, поэтому в фарш плюнул? Продукты использовал свежие или с тухлинкой? Лена, если хочешь, сама питайся в городе, но меня уволь. И пока я жив, в нашем доме никаких полуфабрикатов и замороженных гадостей не будет!

Елена Васильевна воспитывалась в других условиях. Девочка жила в большой квартире, лето проводила на благоустроенной даче, выезжала на море. С раннего детства ее учили языкам, музыке, танцам. Отличница в школе, первая в институте, обеспеченная, прекрасно одетая девушка с блестящими перспективами. У Анны Григорьевны были наполеоновские планы на дочь. Когда Леночке стукнуло восемнадцать, дом Шляхтиной-Энгельман стал часто навещать перспективный скрипач, двадцатипятилетний Юрий Миардо. Анна рассчитывала породниться с этой весьма влиятельной в мире искусства богатой семьей. Юра водил Лену на свои и чужие концерты, девушке нравился молодой человек. Все могло отлично сложиться! Но семья Миардо эмигрировала из Москвы в Италию. Юра улетел в Рим, забыв попрощаться со своей почти невестой. Все подруги Анны Григорьевны выражали ей свое сочувствие. Ей надоело объяснять:

– Леночка не собиралась замуж, она еще очень молода. Юра был всего лишь ее другом.

– Да-да, конечно, – кивали знакомые тетушки, – ах как жаль, что такой прекрасный друг внезапно исчез.

Шли годы. Елена никак не могла завести семью. Ей нравились разные мужчины, но все они вызывали резкое отторжение у матери.

– Доченька, неужели ты не видишь, что это человек не нашего круга, – говорила дама. – За столом себя вести не умеет, на пианино даже чижика-пыжика не исполнит, путает Гоголя с Гогеном и надевает коричневые ботинки к синему костюму. Лапоть, да и только. И что за фамилия у него? Репкин! Твои прадеды не пускали таких даже на конюшню, им доверяли только помои выносить.

Если Лена не разрывала отношений с «лаптем», мать пускала в ход тяжелую артиллерию: ложилась в кровать, вызывала «Скорую», ее увозили в клинику с подозрением на сердечный приступ. Лене приходилось сидеть около Анны Григорьевны, потом ухаживать за ней дома… Кандидат в мужья тихо исчезал.

Когда Лене натикало двадцать девять, мать наконец осенило: доченька-то выросла, а до сих пор одна. Все дети подруг Анны Григорьевны завели семьи, работали. А что у Леночки? Она получила диплом филфака, но на службу в приличное место ее не брали, предлагали преподавать в школе литературу, русский язык! Боже! Это же не для Шляхтиной-Энгельман. Но в конце концов «малышке» из аристократической семьи пришлось согласиться стать простой училкой. Одновременно с неудачей на ниве службы произошел провал и в личной жизни. На пороге тридцатилетия женихов в обозримом пространстве около Елены уже не наблюдалось. Мать и дочь жили на копейки. Деньги, которые остались от покойного мужа, Анна истратила. Для Шляхтиных-Энгельман настали черные времена.