Мое солнечное наваждение - стр. 26

– Мама, прекрати. – Герман встал рядом, смотря сверху вниз, не веря, что когда-то утыкался лбом в живот Нины и был по-детски счастлив от накатывающего чувства защищённости. Объяснить он это состояние не мог в силу возраста, но ощущение запомнил навсегда.

– За что? – Нина уставилась на Германа. – За что? Почему он так со мной?

– Не знаю. – Он не знал, что сказать. Не знал тогда, пять лет назад. Не знал и сейчас. Не будет знать и через пятьдесят. Такому дерьму не могло быть объяснения. Ни с человеческой точки зрения, ни с юридической. Ни с какой!

– За что? – настаивала Нина, вряд ли слыша тебя. – Я должна найти объяснение! – На пол полетела ещё одна книга, следом отправилась целая стопка, разлетаясь по полу.

– Я всё перевернул здесь. – Пришлось перехватить руку Нины, остановив на полпути к редкому, коллекционному изданию. Не в стоимости дело, он бы с радостью спалил дотла всё, что окружало сейчас их, лишь бы Нине стало легче принять уродливую правду, но этого не произойдёт. Некоторые вещи невозможно исправить, понять, принять. Особенно любящему женскому сердцу. – Везде перевернул, – добавил Герман.

После оглашения завещания он перетряс каждый сантиметр кабинета. Всё в комнатах Дмитрия и Нины, он копался в личных вещах, находил то, что не должен видеть никогда в жизни и усилием воли выбрасывал из памяти. Смотрел в городской квартире покойного, даже дом в Малибу, где Глубокий был всего три раза, перевернул вверх дном. Ничего, что объясняло бы произошедшее.

– Выпьешь? – Нина плеснула в бокал виски, выпила, не поморщившись, отставила штоф с элитным напитком в сторону, не заботясь о бокале для Германа.

Он не пил, никогда, ни при каких обстоятельствах. Его выворачивало от вида, запаха, вкуса. Не представлял ситуации, в которой возьмёт в руки яд, убивший сначала личность родной матери, а потом её физическое существование. Всему, что случилось в те далёкие детские годы, вина – алкоголь. Слабость, безволие, преступление на бытовой почве, нож трижды судимого сожителя, но в первую очередь – алкоголь.

Герман плохо помнил времена, когда мать не пила. Были ли такие? Несколько оставшихся фотографий говорили о том, что были. Нина рассказывала, что её младшая сестра – мать Германа, – подавала огромные надежды. Окончила школу с золотой медалью, поступила в институт, умчалась в Москву, год прожила под одной крышей с Ниной, не поднимая головы от учебников. На лето между первым и вторым курсом отправилась домой, к родителям. Нина, будучи старшей, работала, компанию младшей составить не могла.