Размер шрифта
-
+

Мое счастливое детство - стр. 23

Конечно, когда без рук. Я сразу увидел такого. А что такое обморожение, мы уж очень хорошо знаем. Поэтому сразу снегом и тереть щеки и нос.

Наконец дяденька улыбнулся и сказал: «Теперь, парень, руки смотри, они насмерть замерзли». – И очень громко рассмеялся. Вот они какие, инвалиды!

– Ну-с, мальчики, молодцы. Теперь идите к себе, а инвалидов будет осматривать врач. Спасибо вам, ребята! – И директор пошел на кухню распорядиться чаем. Огромный самовар в палате уже стоял.

У нас начиналось другая жизнь. Но первые впечатления от знакомства остались надолго. И мне часто, уже во взрослые годы, снится один и тот же сон. Вот такой.

Я во сне бормотал про атаки.
И про взвод, что не хочет вставать.
Про овраги и буераки,
Про высотку, что надо забрать.
Я проснулся. Светало. Морозно.
И стекло все покрыто узором.
И из зеркальца как-то тревожно
Я смотрю на себя мутным взором.
Одеваться, какая все ж проза.
Закурить, чтоб прогнать этот сон.
Эх, опять надевать мне протезы,
Издавая мучительный стон.
И опять, на тележке, толкаясь,
На Казанский, с утра к поездам.
Вспоминать, как в бою свои ноги
Потерял я, где город Потсдам.
И когда соберемся к обеду
В переходе, очищенном снегом,
Все Иван мне будет талдычить,
Вот, мол, ноги его в Кенигсберге.
А друган мой кричит:
«Ты молчи. Ты штаны
Сам наденешь и сымешь.
В туалет доползешь худо-бедно.
Ну, и жопу свою сам ты вытрешь.
Ну, а мне каково без обеих,
Без кормилиц моих, без рук.
Эх, братва. Я желаю лишь немцу,
Нет, не смерти, а наших вот мук.
Пусть они вот такими обрубками
На Казанском закончат свой путь.
Пусть им скажет страна благодарная:
„Доживай-ка, братан, как-нибудь“».

Совершенно иная жизнь началась. Мы, мальчишки и девочки, так соскучились по отцам, что от инвалидов не отходил и. И вот что странно. «Местные», те, кто жил в детдоме до нас, относились к приезду инвалидов спокойно. К ним в палату почти не заходили. А уж помочь в чем-либо – и речи нет.

Нас же, «вакуированных», хлебом не корми. Мы только со школы и уже в палате у инвалидов. Мы почему-то назвали их «наши». Почему?

Их было не очень много. Наиболее мобильные – это у кого потеряна одна нога. Их было двое – дядя Леонид и дядя Лева. Оба они были веселые, помогали другим, играли бесконечно в шахматы и писали жалобы в Генштаб РККА о неправильных действиях их командования в 1941 году.

Часто советовались с остальными, спорили. Ответов, правда, от адресатов не получали.

Получали письма из дому. У Голышева семья бежала из-под Сталинграда и в живых остался только пожилой отец.

А у дяди Левы все родные были в Одессе, где командовали жизнью румыны. Они часто вдвоем сидели у форточки, курили и тихо обсуждали семейные дела. Что-то их беспокоило, но вот что – мы, дети, понять не могли. А беспокоило их – где и как жить после войны.

Страница 23
На следующую страницу