Мое не мое тело. Пленница - стр. 10
— Я могу все устранить прямо сейчас, но не решусь без вашего одобрения.
Я похолодела. Даже инстинктивно сжала колени. Устранить? Этот ужасный толстяк? У меня не было никаких иллюзий — я видела слишком много.
— Не торопись. Я хочу еще раз посмотреть на нее. Тем более, если ты обещаешь такие вероятности. Я бы не хотел ошибиться. — Карнех какое-то время помолчал, потом добавил: — А больше ты ничего не заметил?
Толстяк посмотрел на меня и даже улыбнулся. А меня передернуло и бросило в пот.
— Наир… Лакомый кусок. Давно так не сшибало. Даже я ясно уловил.
— Сколько?
Зорон-Ат вновь развернул свой дисплей, потыкал пальцем:
— Пик был на пятьдесят семь.
— Надо же… — карнех казался приятно удивленным. — Они давно почти все растеряли.
Зорон-Ат кивнул невидимому собеседнику:
— Увы…
— Я тебя понял. Ничего не делай без моего приказа и приведи ее в порядок. Дайте поесть — она слишком худая. Этери это не понравится.
— Будет исполнено, мой карнех.
Толстяк отключился, засунул черную палочку обратно в нагрудный карман. А я сидела, сгорбившись, сцепив ледяные пальцы. Что это за Этери? Кто это такой? Если сам их карнех озабочен тем, что ему что-то не понравится?
Зорон-Ат поднялся из-за стола:
— Сейчас пойдешь в душевую. Отмойся хорошенько, ты выглядишь, как дикарка. Свое тряпье выкинешь — мы подыщем что-нибудь другое. Все поняла?
Я кивнула.
— Надеюсь, ты не наделаешь глупостей?
Я покачала головой.
— Прекрасно. Здравомыслие — оно всегда лучше.
Толстяк вышел в приемную, передал меня охране и велел не сводить с меня глаз. Добавил, едва я вышла за порог:
— Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
3. Глава 3
Я шагала по заводскому коридору, глядя в спину одного из рядовых, затянутую в короткий синий китель с кожаными вставками и бесконечной стеганой прострочкой. И зачем-то задавалась глупым вопросом: сколько нужно времени, чтобы пошить один экземпляр? И сколько нужно труда?
Бабушка учила меня шить. У нас была старинная швейная машинка с ножным приводом. Красивая. С золотой гравировкой по металлу, с полированной столешницей и узорными ножками, увитыми диковинными чугунными цветами. Бабушка обожала ее, просиживала целыми днями и будто не уставала. Но мне ее таланты не передались. Мы с Ритой все детство что-то шили. В основном, из старых платьев ее матери. Но хорошо, так, как у бабушки, у меня никогда не получалось. У Риты тоже. Не хватало усидчивости, терпения. Бабушка говорила, что я упертая там, где не надо.
Я будто очнулась. Поймала себя на мысли, что думаю совсем не о том. Но хотела думать. Будто сбегала в прошлую жизнь, которую никогда не вернуть, отгораживалась. Ничто не вернет бабушку, наш дом. Жива ли Рита — я не имела ни малейшего понятия.