Многоточие - стр. 7
Снежана. То-то вы такой…
Головин. Договаривайте.
Снежана. Запущенный такой. Неухоженный. Всегда недобритый.
Головин. Есть такой грех.
Снежана. Все ж таки, у вас подзащитная, в конце концов, молодая женщина.
Головин. Нет спора. «Красивая и молодая», как некогда выразился поэт. И ни к чему молодой и красивой вступать в поединок со сверхдержавой.
Снежана. А ежели сверхдержава ржава?
Головин. А это сезонное явление. Приходит свой срок, фасад ржавеет. И вам этой ржавчины не отскоблить.
Снежана. Так я не одна.
Головин. Не играет роли. Российская мельница перемелет, и море российское заглотнет. Это особая Атлантида, и держат ее на своих плечах атланты, ни на кого не похожие.
Снежана. И чем это мы такие особенные?
Головин. Хоть тем, что уже тысячу лет не можем выстроить или вылепить хотя бы подобия равновесия между страною и государством. Зато подпираем эту махину.
Снежана. Проще сказать, живите, девушка, по-тихому, на чудеса не надейтесь. Я эту заповедь уже вызубрила. Не верю, не боюсь, не прошу. Главная тюремная мудрость. И соответственно – не надеюсь. Ни на Господа, ни на верховный суд. Какой бы ни был он независимый. (Помедлив.) Скоро он будет меня судить?
Головин. На той неделе.
Снежана. Хоть ждать недолго. (Пауза.) Темнеет уже. Еще часок – и вечер за окном нарисуется.
Головин. Куда он денется? Все чередом. Сначала вечер. За вечером – ночь.
Снежана. Читали вы такого поэта – Назыма Хикмета?
Головин. Читал когда-то. Что это вдруг вы о нем вспомнили?
Снежана. Он в Турции сидел в заключении.
Головин. И не однажды. Правду любил.
Снежана. Потом написал: «Когда бы вы знали, как тяжки весной вечера в тюрьме».
Головин. Ему удалось из нее бежать. Потом он оказался в Москве. И жил в районе Песчаных улиц. Их переименовали давно.
Снежана. Откуда вы знаете эти подробности?
Головин. А был у меня знакомый старик. Соседствовал с ним. При встрече здоровались. Случалось даже, что и беседовали. Он мне рассказывал про него.
Снежана. И что рассказал?
Головин. Так… разные мелочи. Всякие, как говорят, мимолетности. Ну что он мог знать? Ничего особенного. Однако же у старца был нюх. И глаз приметлив. Что-то он понял.
Снежана. А что он понял?
Головин. Как вам сказать… Понял, что мается человек. Хотя поначалу все было звонко. Плескание рук и общий респект. Девушку встретил. Даже женился. Поздняя такая любовь. А вот, однако же, что-то не складывалось. Пьесу он написал. И поставили. Как говорят – с немалым успехом. Но почти сразу ее запретили. Я говорю вам… правду любил.