Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - стр. 28

– Малышка Ду, мое дело в конечном счете, наверное, перейдет тебе, на мой взгляд, ты уже выросла, ты давно уже мне как родственница. Ты ведь знаешь, свояченице твоей никогда бизнесом не заниматься, от обоих моих братьев тоже толку мало: один – книжный червь, другой в детстве с дамбы свалился и ополоумел от сотрясения мозга. Хэ Жэньцзи – да, человек способный, потом тебе надо будет опираться на него, вот и все.

– Ты неправильно понял меня, шеф, у меня и в мыслях нет оттеснить гендиректора Хэ. – На лице у Ду Цзюаньхун была написана обида.

– Правильно или неправильно, давай пока отставим его в сторону. Он предлагает У Санляна, и правильно делает. У Саньлян прежде был заместителем гендиректора кинокомпании, а также зампредседателя провинциального союза кинематографистов, еще он известный писатель, по-прежнему вхож в провинциальную кинокомпанию, знает входы и выходы. Нам не нужно будет много думать, у таких людей и аппетит не такой большой.

– Среди литераторов, шеф, встречаются люди и чванливые, и дрянные. – Говоря такое, она наверняка уже махнула на это рукой.

– А пусть и чванливый, пусть дрянной, – тут же подхватил я, – значит, человек со вкусом, такого можно использовать. А безвкусные, как кипяток, нам не годятся. Завтра составь приказ о назначении, чтобы был. И извести Хэ Жэньцзи, что я хочу видеть У Сань-ляна у себя в кабинете.

В кафе постепенно стал собираться народ, неизвестно когда появившаяся девица стала наигрывать на пианино «Лян Шаньбо и Чжу Интай»[18]. Это была студентка института искусств, она здесь подрабатывала. Играла не очень уверенно, и исполнение немного резало слух.

– Ну что, Вонючка Маленькая, давай провожу.

Детским прозвищем я называю ее очень редко. Только в минуты радости и когда мы одни. В компании я не называл ее так никогда. При этом она обычно моргает, поблескивая глазами, наверное, вспоминает детство. Мы с ее старшим братом прозвали ее так, когда ей было лет шесть-семь. Уж она вертелась вокруг брата и так и этак. Мы с ним, бывало, мечтали под персиковым деревом у них во дворе и обычно просили ее принести попить или что-нибудь в этом роде. Когда ее называли Маленькой Вонючкой, в детстве она обычно громко выражала недовольство. Теперь я называю ее так редко, но она никогда не протестует, да и я ощущаю при этом какое-то родство.

Когда она появилась на свет, трудности с продовольствием уже были позади. Но в городах было по-прежнему трудно, риса не хватало, и тогда ее матушка послала кого-то в деревню прикупить для домашних немного картошки и кукурузы. После еды живот у Маленькой Вонючки вздувался, вот она и пускала газы. Попка маленькая, знай себе попукивает, вонь хоть и страшная, а звуки переливчатые, мелодичные. Раз мы с ее братом поставили ее, четырехлетнюю, в большую деревянную лохань с водой и стали мыть. Смотрим, в лохани пузырики одним за другим поднимаются, то-то мы усмеялись, аж животы заболели. Она рассердилась, встала в лохани и ну нас лупить, попасть не попала, но пару раз пукнула. С тех пор к ней это прозвище и прилепилось. Другие о нем, конечно, не знали, знали только мы с ее братом. Когда тебя называют именем тридцатилетней давности, пусть и таким неблагозвучным, – это тоже своего рода судьба. Только представь, сколько людей за эти тридцать лет не слышали твоего детского прозвища и сколько не осмелились бы его произнести. Таковы превратности судьбы этого мира, он и безжалостен, и сентиментален.