Мне сказали прийти одной - стр. 43
Был холодный, темный вечер в начале зимы. Мы выбрали ресторан, где готовили стейки, в центре города, неподалеку от нашего отеля. Я сидела рядом с Питером, напротив Фаннинг. Некоторые репортеры заказали пиво, но я пила свой обычный коктейль – яблочный сок с газированной водой. Мы ели и разговаривали о процессе. Когда после обеда мы заказали эспрессо, Фаннинг начала нам открываться. Она сказала, что винит террористов за атаку, в которой погиб ее муж, но также обвиняет и правительство Соединенных Штатов и даже нас, журналистов. «Никто никогда не говорил нам, что на свете есть люди, которые нас так сильно ненавидят, – сказала она. – Почему мы об этом не знали? Политики нам ничего не говорили. Вы, журналисты, тоже нам не сказали».
Потом Морин посмотрела прямо на меня. Из наших предыдущих разговоров она знала о моем арабском происхождении. «Почему вы ненавидите нас так сильно?» – спросила она. Я пробормотала что-то о том, что внешняя политика Запада непопулярна в арабском мире. Это был неопределенный ответ, и, думаю, она почувствовала, что мне было очень неловко, но этот момент также имел для меня очень большое значение. Эта женщина спрашивала, выполнили ли мы свою работу, и я нашла ее обвинение вполне законным. «Почему мы не делали работу лучше, чтобы рассказать таким людям, как Морин Фаннинг, о том, что думают о них джихадисты?» – задала я себе вопрос. Вернувшись в отель после обеда, я спросила Питера, что он думает об освещении террористических атак в Соединенных Штатах до 11 сентября. Он сказал, что, конечно, журналисты писали об Афганистане, когда там в восьмидесятые были русские. Но немногие западные репортеры разговаривали с членами «Аль-Каиды» или других террористических групп, и немногие понимали их точку зрения.
– Но не думаешь ли ты, что это интересно? – спросила я. – И разве это не наша работа?
– Конечно, наша. Но у кого есть доступ к этим людям? До них очень трудно добраться.
Я ничего не сказала, но подумала: «Возможно, мы должны попытаться».
В следующие недели и месяцы я снова и снова прокручивала в голове вопрос Фаннинг. Даже при своем происхождении я и понятия не имела, почему Мухаммед Атта и его товарищи ощущали себя именно так. Нас не растили в ненависти к Соединенным Штатам. Эти нападения были неожиданностью и для меня. Я чувствовала, что обязана узнать, что двигало этими людьми и что движет другими, такими же, как они.
Мы уже слышали о возможности американского вторжения в Ирак. Осенью 2002-го и в начале 2003 года тщательно следила за освещением деятельности инспекторов ООН, которые искали оружие массового поражения, делавшее, по словам официальных представителей Соединенных Штатов, Саддама Хусейна угрозой для всего мира. Я все еще была студенткой университета, но из-за моего арабского происхождения и внештатной работы в «Вашингтон пост» одна из радиостанций Франкфурта попросила меня принять участие в дебатах о войне. Другие оппоненты поддерживали вторжение, но я не смогла сдержаться. Я сказала аудитории, что нужно дать возможность инспекторам по оружию закончить свою работу. Если Соединенные Штаты вторгнутся в Ирак и выяснится, что там нет никакого оружия массового поражения, терроризма станет еще больше. Моя сестра и ее друг, которые были в аудитории, зааплодировали мне, но это было совсем не то, что хотели услышать немецкие интеллектуалы и дипломаты. После дискуссии некоторые из оппонентов отказались пожать мне руку.