Младенец Фрей - стр. 42
Но тут центром внимания стал М.И. и его таблицы.
Авербах склонился к пациенту и стал спрашивать его – медленно и настойчиво, чтобы пробиться к тускнеющему сознанию:
– Вам больно? Больно глазам? Сильная боль…
Я вскоре перестал следить за вопросами и повел взглядом по небольшой комнате, стараясь запомнить в ней все: и как расположена мебель, и как падает сквозь окно свет, и как одета Н.К… Почему-то я посчитал своим долгом все запомнить, словно мне предстояло написать воспоминания о последних минутах жизни вождя и преступно будет что-то упустить.
Как ни странно сейчас, описывая те события, я должен признать, что начисто забыл, как кто был одет, какая там стояла мебель и даже – сколько народу было в спальне.
Дмитрий Ильич тронул меня за локоть и потянул, увлекая за собой, прочь из комнаты.
В коридоре он спросил:
– Надеюсь, вы не забыли?
Повторяю, что перед отъездом из дома я отчаянно боролся с самим собой, не желая брать этот проклятый пакетик, но все же взял, полагая, что не имею права обманывать людей.
Я хотел было передать пакетик Д.И., но брат вождя отказался его принять и сказал, что сначала надо выслушать диагноз М.И.
Он же сообщил мне, что последний и самый сильный приступ начался ночью и сам Л. убежден в приближении смерти.
Мы вернулись в комнату к Л.
М.И. как раз произносил свой диагноз…
– Со стороны глазного нерва и вообще глаз никакого нарушения нормы нет. Все в порядке…
Слова «все в порядке» звучали в этой комнате как тревожный вопль – значит, дело не в глазах, не в переутомлении, на что так надеялся Л. Значит, это – как он и вычитал в книгах – последний звонок приближающейся смерти.
Л. прикрыл веки, давая понять, что понял М.И.
Последующий час М.И. провел с родными Л., он вынужден был признать, что положение Л. совершенно безнадежно и, как бы ни сопротивлялся его организм, исход один и близок…
М.И. совсем не удивился, узнав от меня и стоявшего рядом Дмитрия Ильича, что я по его просьбе остаюсь в Горках на ночь.
М.И. покинул Горки, когда уже было темно. Я вышел проводить его на крыльцо. Стоял жгучий мороз. Снег отчаянно скрипел, будто взвизгивал под каблуками людей. В спину нам бил теплый свет из окон.
М.И. пожал мне руку, словно Пущин остающемуся в ссылке Пушкину.
Вскоре после отъезда М.И. Анна Ильинична обнаружила меня в гостиной и попросила следовать за ней.
– Сейчас приедут разные люди, – сказала она неодобрительно. – Лучше, чтобы они вас здесь не видели. Как мухи на падаль… – И повторила: – Как мухи на падаль, – не ощущая двусмысленности этих слов.
А впрочем, подумал я, может быть, она уже похоронила брата? И я здесь единственный, кто не верит в смерть Л.?