Митридатовы войны - стр. 12

. Иллюстрирует свою мысль отечественный историк речью Александра (в изложении Курция Руфа (VIII. 10–13): «…Я пришел в Азию не с целью погубить народы и превратить половину света в пустыню, но для того, чтобы не роптали на мою победу те, кто покорен мной в войне. Поэтому они сражаются вместе с вами, проливают кровь за вашу власть; а если бы мы с ними обращались, как тираны, они бы взбунтовались. Кратковременно обладание, добытое мечом, признательность же за благодеяния долговечна. Если мы хотим Азией обладать, а не только пройти через нее, нам нужно проявлять некоторую милость к этим людям; их верность сделает нашу власть прочной и постоянной… Действительно, я прививаю их обычаи македонцам! Я и у многих народов вижу то, чему нам не стыдно подражать. Столь большим государством нельзя управлять, иначе как передавая кое-что этим народам и учась у них»[46].

Описанию градостроительной политики Митридата и изучению земельных отношений в Понтийском царстве в отечественной историографии посвящены работы С.Ю. Сапрыкина. По его мнению, царские крепости строились по всей стране и представляли собой военные поселения – катойкии. Появление этих городов и укреплений диктовалось, прежде всего, военными и политическими соображениями. Они предназначались для сбора дани и продовольствия для царских войск, контролировали обширные территории царской земли и были центрами военно-административных областей. Важно также учесть, что и состав гарнизонов крепостей и военных поселенцев был интернациональным. Кажется, что в основных своих принципах политики Александр Великий и Митридат Евпатор исходили из общего круга ценностей.

На это обстоятельство обратил внимание К.Л. Гуленков. Он пишет, что «великому македонцу пытались подражать очень многие исторические персонажи, из современников Митридата VI Евпатора наиболее нагляден пример Гнея Помпея. Однако каждый из подражающих брал в этом образе что-то свое, наиболее ему близкое, что же привлекло Митридата VI Евпатора? В первую очередь, он взял ту же направленность в социальной политике, курс на слияние верхушек двух этносов»[47].

Правда, исследователь тут же оговаривается, что, с его точки зрения, это характерно в первую очередь для раннего этапа политики понтийского царя: «Неслучайно, что, как только Митридат VI Евпатор в ходе Первой войны с Римом пересек границу анатолийских государств и вступил на территорию римской провинции Азия, он резко сменил свой “образ”. Видимо, остановка на месте бывшего лагеря Александра Македонского, столь красочно описанная Аппианом (Мithr. 20), была своеобразным прощанием с его юношеским идеалом. В 88–85 гг. до н. э. в Пергаме было создано новое иконографическое изображение царя, которое вскоре вытеснило все остальные. Это идеализированное патетическое изображение не имеет ничего общего ни с Александром, ни с Дионисом, оно изображает зрелого мужчину (часто даже в новом образе Геракла). Вне всяких сомнений, это было сделано не из-за возрастных особенностей царя, а из политической конъюнктуры. Ведь в исконно эллинистических областях, где власть греков была неоспоримой, идея слияния этносов, конечно, не могла быть выигрышной»