Миссия в Париже - стр. 48

– Бедным здесь также плохо, как и в России. Им везде плохо. Один мой знакомый клошар все выспрашивал у меня: что такое Россия? Я спросил у него: зачем это тебе? Он сказал: у нас лозунги, а у них на деле скоро будет свобода, равенство и братство. Он сказал, что хочет поехать в Россию, чтобы умереть там на баррикадах. Я сказал ему: дурак, у них там нет баррикад, тебя убьют где-нибудь в подворотне или на какой-нибудь мусорной свалке. Я давно его не видел, наверное, уехал. А я подумал: если он – француз – поехал, почему же я – русский – сижу здесь? Да, она нищая, голодная, больная, но это же моя Родина. Она – как мать. Простите за такие высокие слова. Я их произношу, кажется, впервые в жизни. Смешно, не правда ли? Шулер, наперсточник – и такие слова! Но я имею на них право: я их выстрадал. Даст Бог, это не последняя наша встреча. Может, еще свидимся, – и со значением добавил: – Даст Бог, в России?

– Сейчас самое время возвращаться. Война кончается.

– Я об этом все чаще задумываюсь, – согласился Миронов. – Но нужны деньги. Немалые деньги.

– Боюсь только, это почтенное ремесло, – Кольцов указал глазами на стаканчики, которые Миронов все еще держал в руках, – оно не принесет вам много денег. Может, есть смысл вернуться к более верному заработку, скажем, к тому же ремонту замков?

– У вас тонкий юмор, Павел Андреевич, – печально улыбнулся Миронов. – Здесь, в Париже, таких умельцев, как я, куда больше, чем самих замков. Или вы намекаете на мое давнее пристрастие? Не смешите меня. Париж с незапамятных времен поставляет медвежатников всему миру. И поверьте, я не самый лучший из них. Тогда в сейфе генерала Слащева стоял довольно примитивный двухцилиндровый замок системы Брама, и то с меня сошло семь потов, пока я его вскрыл, – он решительно покачал головой. – Нет. Об этом грустно говорить, но все в прошлом. Не те глаза, не те руки, не тот слух.

Кольцов не раскаивался, что решился на эту встречу с Мироновым. Она многое прояснила. Он и по сей день оставался таким же бродягой и авантюристом-романтиком, каким был и прежде, там, в всклокоченной и вздыбленной России. Растерявшееся дитя жестокого времени, он, вопреки всем житейским невзгодам, все еще не опустил в отчаянии руки, продолжал надеяться на добрые перемены и наивно верил в чудеса.

Они попрощались. Миронов вновь, словно утопающий, который боится выпустить из рук спасительный круг, с надеждой повторил:

– И все-таки, если когда понадоблюсь, можете найти меня вон в той кафешке, – он указал на стоящее сразу за пустырем здание с двумя башенками. – Я в ней всегда обедаю. Там хорошо кормят и вполне сносно по цене.