Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому - стр. 32
А на Красной площади устроили всенародное празднование по поводу вынесенных военным судом приговоров. В тот вечер можно было наблюдать необычное зрелище: толпы восторженно марширующих мужчин и женщин демонстрировали явное удовлетворение от того, что «предатели раскрыты и наказаны»[15].
Москва, 18 февраля 1937 года
СЕНА ТОРУ ДЖЕЙМСУ БАЙРНСУ
Мой дорогой Джим!
На этом процессе по делу о госизмене основным пороком процедуры, с нашей точки зрения, было подчинение прав личности государству. Что касается подобных судебных процессов, как и в некоторых других европейских странах, существует теория, согласно которой обвиняемый обязан дать показания государству после того, как будет доказано prima facie[16].
Гарантии общего права для защиты личной свободы человека от возможных притеснений со стороны правительства, такие как право обвиняемого на адвокатскую помощь при аресте, право отказаться свидетельствовать против себя, постановление habeas corpus, право требовать от государства доказательства вины вместо того, чтобы обвиняемый доказывал собственную невиновность, никогда не производили на меня такого впечатления своей благотворностью в интересах общества, как на этом процессе. Все эти обвиняемые в течение недель и даже месяцев содержались без какой-либо связи с внешним миром. Один за другим они вставали и рассказывали свою историю совершенно беспристрастно и в мельчайших подробностях, нагромождая одно самообвинение на другое. Преобладающее мнение сводилось к тому, что, если объективно рассматривать ход процесса, правительство доказало свою правоту, по крайней мере, в части установления факта антигосударственного заговора.
НЕЙМАН О НЕМЕЦКОЙ АГРЕССИИ
ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ:
МЕМОРАНДУМЫ О БЕСЕДЕ, СОСТОЯВШЕЙСЯ
1 ФЕВРАЛЯ 1937 ГОДА МЕЖДУ ПОСЛОМ ДЭВИСОМ И Г-НОМ НЕЙМАНОМ ИЗ НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ
Конфиденциально
Во второй половине дня 1 февраля 1937 года в сопровождении первого секретаря г-на Хендерсона я посетил г-на Неймана, заведующего 3-м Западным политическим отделом Народного комиссариата иностранных дел. В ходе нашей беседы я сказал ему примерно следующее.