Мисс Моул - стр. 20

– Ну вот опять ты! – вздохнула Лилия и подставила прохладную румяную щеку для поцелуя.

– Можем же мы пошутить между нами, девочками! – Ханна коснулась щекой лица кузины и добавила: – Добрая ты душа, Лилия. Ты всегда мне нравилась.

– Ой, иди уже, – добродушно проворчала миссис Спенсер-Смит, настойчиво подталкивая гостью к двери: неизвестно, какую великодушную глупость совершит Эрнест, если застанет кузину, когда вернется домой.

К вечеру поднялся сильный ветер, и когда Ханна шла обратно через Даунс, верхушки деревьев раскачивались, а облетевшие листья закручивались вихрем. Игроки в футбол, всадники и дети попрятались по домам; вдоль дороги тянулся ряд фонарей, но под вязами, где шла Ханна, клубилась грозовая тьма. Ветви гнулись и скрипели, горестно протестуя, а те, на которых еще остались листья, молотили воздух, словно гигантские цепы, сходя с ума от бесплодных усилий, ибо ветер пожинал урожай, обмолачивая с деревьев листья, и гнал их перед собой. Подгонял он и Ханну, легкую, как листок, и захмелевшую от свиста и грохота бури. Яркая и уютная гостиная Лилии сейчас казалась сном, мистер Кордер – досужей выдумкой, а у Ханны Моул не было ни прошлого, ни будущего, лишь перехватывающее дух настоящее, в котором ветер толкал ее на запад, в то время как она прокладывала путь на юг. В течение десяти минут или четверти часа, когда она спускалась с холма под защиту улиц, где ветер хоть и налетал на деревья в садах, но находил их слабое сопротивление скучным, Ханна испытывала свободу от бремени забот, которой всегда вознаграждается чрезмерное физическое усилие; но в относительной тишине Чаттертон-роуд к ней вернулось осознание, что бренное тело нуждается в деньгах на еду и одежду, и, как ни абсурдно, пред ней возникло видение мистера Кордера, протягивающего щедрые дары на блюде для пожертвований. Она встряхнула головой и скривилась, отгоняя видение. У мисс Моул было стойкое предубеждение против нонконформистских священников, и в воображении мистер Кордер рисовался елейно-невежественным и притворно-смиренным, в то время как смирения в нем не было ни на пенни, и на мгновение все существо Ханны взбунтовалось. Она могла посмотреть на себя чужими глазами: невзрачная, приближается к середине жизни, а то уже и перевалила за нее, и производит впечатление женщины, которая всегда прет против течения; в сущности, она была идеальной экономкой для мистера Кордера. Она признавала, что никто другой, сидя в его гостиной и штопая вязаные подштанники за столом, покрытым саржевой зеленой скатертью с порыжелым папоротником в горшке посередине, не смотрелся бы так уместно, как Ханна Моул. Кто бы заподозрил в ней чувство юмора и иронию, пылкую любовь к красоте и умение находить ее в самых неожиданных местах? Кто мог бы вообразить, что мисс Моул в разное время рисует себя в мечтах то первооткрывательницей неведомых земель, то утопающей в роскоши леди в дорогих нарядах, то матерью очаровательно непослушных сорванцов или вечно ускользающей музой, возлюбленной поэта? Она могла воротить свой длинный нос от этих причудливых экскурсов, в то же время не считая их невероятными. Она была полна желаний, энергии и веселья, но над ними царило ироническое представление о себе, которое не страдало непоследовательностью и защищало ее, как доспех, против не желающего проявлять дружелюбие мира. В конце концов, уговаривала себя Ханна, подавляя бесполезный бунт, стоит лишь завладеть тем, о чем так страстно мечтаешь, и оно почти сразу станет ненужным – тут снова пришла на помощь удачная мысль Бога о компенсации, – к тому же она обожала играть в переодевание и примерять на себя чужие роли, а поскольку ее острая наблюдательность не была целиком направлена на выявление слабостей в других, Ханна могла честно признать: раз уж она потерпела неудачу в жизни, назначенной жребием лично для нее, то вряд ли достигнет успеха, выбрав чужую судьбу. Она обладала душой бродяги со всеми преимуществами такого уклада – готовностью в любой момент сорваться с места, пренебрежением к нажитому, – но эти же качества заставляли ее мириться с переездами, к которым она не готовилась, и бедностью за пределами уровня комфорта. И сейчас оба условия сошлись. Мало что, думала мисс Моул в ту минуту, может быть неприятнее, чем покидать дом, где с ней обращались как с другом, где она находила тайное ленивое удовольствие в выслушивании банальностей миссис Гибсон и более острое – когда приводила в замешательство мистера Бленкинсопа, подстерегая его на лестнице и вынуждая вступить в разговор; дом, который она могла покинуть по минутной прихоти, чтобы послоняться по Верхнему Рэдстоу или совершить долгую прогулку на другом берегу реки, и куда могла вернуться с уверенностью, что ей там рады. И вот теперь она должна отказаться от всего этого и штопать чулки дочери мистера Кордера ради того, чтобы иметь пропитание и одежду.